— Почему же был впущен убийца?

— Этого я пока не знаю. Можно только предположить: преступник сказал что-то такое, что успокоило Ящука…

— Убедило его, что пришел друг, скажем работник ЧК?

— Да, именно так.

— Я бы хотел сказать… — Кузьмич потер виски, как делал обычно в минуты волнения. — Видишь ли, с одной стороны, преступник вроде бы одержал над нами победу, но с другой — разоблачил себя…

— Круг поисков сузился?

— Да.

— К этой мысли может прийти и он сам.

— Что ты хочешь сказать?

— Что противник показал себя человеком изобретательным, решительным. И есть все основания полагать, что он правильно оценит обстановку, в которой оказался, не оплошает. А оценив ее, предпримет новые шаги в свою защиту, задаст нам еще одну нелегкую задачу.

— Чего ты опасаешься? Каких его шагов?

Саша пожала плечами. Допив чай, снова наполнила стакан. Кузьмич пододвинул ей свой кусок сахару.

— Не буду! — сказала Саша.

— Ну-ну, не надо капризничать! Вспомни, как образцово я вел себя в тюрьме: ел все, что вы приносили, мадемуазель!

Саша взяла сахар.

— Знаете, чего мне хочется больше всего на свете? — сказала она, глядя куда-то поверх головы Кузьмича. — Хочется допросить того самого Захара Пожидаева, который лечился в Харькове и должен ехать или уже едет к нам. Допросить его и убедиться, что он действительно уходил с Константином Лелекой весной этого года…

Она хотела сказать и еще что-то, но Кузьмич жестом остановил ее. С минуту прислушивался, потом стремительно вышел в приемную.

— Кто здесь сейчас был? — спросил он секретаршу, закладывавшую в машинку новый лист.

— Константин Лелека, — сказала сотрудница, ударив пальцем по клавише.

— Зачем приходил?

— Звонил по телефону.

— У него в кабинете испорчен телефон?

— Сказал, что испорчен.

Кузьмич повернулся, чтобы идти к себе. В дверях стояла Саша. Она все слышала.

В кабинете Саша крутанула ручку телефона, сняла трубку. Коммутатор тотчас ответил.

— У кого из сотрудников неисправен телефон? — спросила Саша. — Назовите номер кабинета.

— Испортился номер двадцать девятый, — последовал ответ.

— Чей телефон?

— Товарища Лелеки.

— Что случилось с телефоном и когда?

— Не действует со вчерашнего дня. Не доходят звонки. Монтер был болен, но сегодня вышел на работу. Исправляет неполадки… Минуту! Вот он звонит. Спросить, какое было повреждение?

— Не надо, — Саша положила трубку. — Я хочу ехать в Харьков, Кузьмич. Сегодня же выехать, первым поездом. — Она поежилась, будто в комнате стало холодно. — Почему-то мне кажется, что и с Захаром Пожидаевым может случиться неладное… Нет, я никого не подозреваю. Во всяком случае, для этого пока нет оснований. Просто боюсь за Захара. Боюсь и ничего не могу с собой поделать. Ему нельзя возвращаться сюда, пока мы не распутаем всю эту мрачную историю. Дайте депешу на линию, пусть осматривают все поезда, идущие к нам, отыщут Захара и снимут. Во время поездки я буду связываться с вами, где-нибудь найду его — в Харькове или по дороге… Нельзя отдать им еще одну жизнь!..

— Этих твоих опасений не разделяю, — сказал Кузьмич. — Но в Харьков поедешь.

— Сегодня?

— Не успеешь. — Кузьмич взглянул на часы. — Завтра утром туда уйдет эшелон… Теперь одно деликатное дело. Хорошо бы приглядеться к Лелеке. Меня интересует, чем он занимается вне стен учреждения.

— Думаю, обычное наблюдение не даст результата.

— Верно. Нужен человек, который мог бы с ним сблизиться. Найдешь такого?

— Попробую.

— Тогда решили. Поаккуратней, Саша.

Она кивнула, пошла к двери. У выхода обернулась:

— Ко мне обязательно обратятся из группы, расследующей убийство Ящука: известно же, кто поселил его в гостинице. Что я должна ответить?

— Пошлешь их ко мне.

У себя в комнате Саша долго перебирала в памяти всех, кого хорошо знала. Для выполнения трудного задания требовался абсолютно надежный человек.

В конце концов выбор пал на Олеся Гроху. Правда, был он порывист, не в меру горяч, имел и другие недостатки, но отличался острым умом, хитростью, способностью мгновенно принять нужное решение и четко его выполнить.

Гроха тотчас явился на вызов. Выглядел он озабоченным, усталым. На ходу дочитывал письмо. Пояснил: письмо от дружка, которого не видел несколько месяцев. Спрятав письмо в карман, сел на стул и приготовился слушать.

А Саша медлила — все прикидывала, как лучше изложить Грохе суть поручения и при этом умолчать о причинах, по которым руководство УЧК решило понаблюдать за одним из своих сотрудников.

Начала Саша с того, что сделала Грохе внушение за красные глаза и щетину на щеках и подбородке. Чекисту надлежит являться на работу бодрым, выбритым и подтянутым, а не как после какой-нибудь гулянки.

Гроха усмехнулся. Он вовсе не гулял. А что не спал, это точно.

— Что же ты делал? Чем занимался?

— Шахматами.

— Шахматами? — недоверчиво переспросила Саша. — Вот не замечала за тобой этих способностей.

— Я и сам не замечал.

— Тогда не темни, выкладывай все начистоту.

— Не играли мы в шахматы, это верно, — сказал Гроха. — Задачки решали. Какая тебе разница?

— Шахматные задачки? — Саша начала злиться. — Ну-ка, прекрати этот цирк!

— Ей-богу! — Гроха молитвенно сложил руки, подался вперед. — Ей-богу, Саша, не вру! До утра просидели над теми задачками. Знаешь как интересно!

Гроха — забияка, сорвиголова, Гроха — и шахматы? Это было невероятно. И тем не менее Саша чувствовала, что он говорит правду.

— С кем же ты решал те задачки?

Гроха сказал:

— С Костей Лелекой.

Вот так совпадение! Казалось бы, Саше надо радоваться, что все так удачно складывается. А она ощутила тревогу, растерянность.

— Всю ночь? — проговорила она, стараясь не выдать волнения. — Где же вы были?

— Дома у него.

— Оказывается, он шахматист?

— Еще какой! Шахматы у него знаешь какие — слоновой кости! Книжки всякие, учебники… Мы с ним в синематографе были вечером. Потом он говорит: «Пошли ко мне, посидим». Ну, добыл я по дороге бутылку красного… Побыл немного у Кости, стал собираться. А он возьми и достань ту книжку с задачками. Взял доску, расставил фигурки: попробуем, мол. Я отнекивался. Да он настырный, Лелека! Потом я увлекся. Так и просидели до света.