– Чуть? – переспросил я. – Но ведь не увидел, так?

– Нет… – Винс мучительно вздохнул. – Но, матерь божья, он был за этим… как его… за шкафом, который у нас там на кухне. Помнишь?…

– Винс, файл у тебя?

Он закивал:

– Ну конечно. А я о чем?

– Не знаю.

– Он у меня тут. – Масука махнул потной и слабой рукой на странный желтый журнальный столик. Ножки у этого стола были в виде жирафьих шей, а ручка на одном из шкафчиков – как хобот у слона. Отвлекшись от этого странного объекта, я заметил на столешнице папку. Подошел к ней спокойно и взял ее, превозмогая нетерпение. Пролистал страницу за страницей. Винс хорошо постарался. Здесь имелось все, начиная с рапорта о первичном происшествии. Каждая бумага, затрагивавшая конкретный аспект расследования, – все, как того требует наше Правосудие. Даже невооруженным глазом было видно, что все подписи в документах подделаны – причем одним и тем же неряшливым почерком. И по некоему божественному совпадению почерк этот чрезвычайно походил на почерк детектива Андерсона.

Я вскинул бровь и поглядел на Винса.

– И как такое прокатило?

Он пожал плечами:

– Я о том же. Дураку понятно… Но, Декс, это еще не самое страшное. – Он вскочил с шезлонга, выхватил у меня папку и вынул из нее страницу. – Вот, посмотри! – оторопело произнес он.

Я посмотрел. Это был лабораторный отчет, подписанный В. Масукой, подпись у которого была точно такой же неряшливой, как и у всех остальных в этом документе. Мало того, фамилия «Масука» была написано с ошибкой: «Массука».

– Стыд и позор, Винс, – сказал я. – Такой взрослый, а писать свое имя не научился.

– Это еще не все! Посмотри, я якобы использую люминол[29], хотя мы уже сто лет как заменили его на «Блюстар»[30]! И слово «люминол» он тоже написал с ошибкой – через «е».

Так оно и было. Я осторожно вытянул документ из потной хватки Масуки и снова внимательно его осмотрел. Дешевая подделка! Меня тоже охватило возмущение. Одно дело просто подставить меня – но сделать это так неряшливо… Ребенок бы справился лучше. Андерсон либо просто умственно отсталый, либо самонадеянный болван, решивший, что все это сойдет ему с рук. Поразмыслив с минуту, я склонился ко второму варианту. Тупость Андерсона затмила его сознание.

Я закрыл папку и похлопал Винса по плечу.

– Отличная работа, Винс, – заметил я. – Ты спас меня.

На секунду мне показалось, что я перестарался, потому как Винс весь надулся от гордости и залился краской.

– Ой, да ладно, – промямлил он. – Я просто хотел помочь. Это же все не по совести. Не для того я всю жизнь пахал.

Замолчав, Винс потер глаза, и я с ужасом понял, что он вот-вот расплачется или зайдется еще в каком-нибудь эмоциональном приступе. Но Винс просто всхлипнул и прибавил:

– Что мне еще делать…

– Да-да. – Я оборвал его прежде, чем он запоет отрывок из «Паяцев»[31] или схватит меня за руку и в слезах зайдется в «Кумбайя»[32]. – Все прекрасно.

– В смысле… Я это… – Он замолчал от переизбытка чувств.

Я решил воспользоваться паузой и двинулся к дверям.

– Спасибо, Винс. Ты спас нас обоих. Ну, до встречи. – И, не дав ему растерянно ответить, выскользнул на улицу.

Уже отъезжая от дома, я увидел Винса на пороге: взгляд у него был смертельно печальный, и я порадовался, что вовремя ушел. Не хватало только очередной порции розовых соплей – стыд, да и только. Странно, что у меня это вызывает такое отторжение, но за долгие годы самокопания я кое-что понял. Тем-то мне и нравился Винс, что лишь имитирует обыденные человеческие чувства и социальные формальности. Все в нем фальшиво: от натянутого смеха до пошлых шуточек, которые он генерирует как машина, – но окружающие ему верят. Другими словами, во взаимоотношениях с людьми Масука – такая же фальшивка, как и я. Потому-то так странно и неприятно видеть, как он терзается «земными» чувствами, ведь это значит, что такая участь может постигнуть и меня. А это неприемлемо!

И все же именно Винс помог мне расхлебать эту кашу!.. Интересно, с чего вдруг я использовал эту пищевую метафору? Оттого ли, что снова проголодался? Я поглядел на часы на приборной доске. Почти пять, а это плохо. Во-первых, значит, я и впрямь проголодался, а во-вторых – жди пробок на дорогах. Я выехал на шоссе, уповая на удачу, но тщетно. Машины ползли вперед так медленно, что улитки нервно курят в сторонке. Я-то надеялся по-быстрому добраться до шоссе Макартур и оттуда прямиком к Кронауэру… Но за десять минут я сдвинулся лишь на полмили. Тогда я свернул с шоссе на бульвар Бискейн – и здесь дело пошло бодрее. Отсюда дорога до офиса Кронауэра заняла у меня минут сорок. Без восьми минут шесть я вышел из лифта, затем выдержал целый ритуал с участием Снежной королевы и без одной минуты шесть прошел в двери кабинета Его Величества.

Кронауэр сидел у себя за столом и, разговаривая по телефону, складывал какие-то вещи в свой роскошный кожаный кейс. Заметив меня, адвокат удивленно моргнул. Потом кивнул, положил в чемоданчик стопку бумаг и оттопыренным пальцем попросил подождать минутку.

– Si. Si, comprendo[33], – сказал он в трубку, и я, конечно, тут же сделал вывод, что беседует он с кем-то испаноговорящим.

Невероятная проницательность. Как орешки щелкать!

– Si, seguro, no problema[34], – продолжил Кронауэр. – Quince? Es suficiente? Bueno, te doy quince[35]. – И с этими словами сбросил звонок и отложил телефон. Потом оперся обеими руками о столешницу своего стола и внимательно на меня посмотрел. – Ну что, мистер Морган? – Он улыбнулся почти убедительно. Впервые я встретил кого-то, кто преуспел в этом искусстве лучше меня. От этого его умения у меня даже слегка закружилась голова, как у мальчика при встрече со знаменитым футболистом. – Садитесь. И расскажите, что именно принесли.