— Ужасно, — сказала она. — Вы не хотите отвезти его на гражданскую панихиду или еще что-нибудь сделать? Фу, какая мерзость.

— Сядь. Я приготовлю тебе чашку кофе.

— Я здесь не могу оставаться. У меня в десять часов занятия по аэробике и медитации. Парень, на которого я работаю, следит, чтобы мы ходили на занятия, иначе мы просто не выдержим такого напряжения. Он просто бесится, если я пропускаю урок. Господи, как я оказалась среди этих психов? Вы знаете, что он сделал? Вышел голый в одних армейских ботинках и начал подтягиваться на крыльце. А собака сорвалась с привязи и загнала одного цыпленка в уборную. И он выстрелил в нее из ружья. А потом привязал и дал ей миску молока, как ни в чем не бывало.

— Что это за фраер был, с которым он вышел?

— На лице у него пятно — как будто розовый велосипед.

— Что?

— Ну, не знаю, как его описать. Большой такой. Меня такие типы не привлекают, понимаете, о чем я?

— Скажи еще что-нибудь о лице.

— У него что-то на носу и над одной бровью было. Ну, как будто шрам.

— Что он говорил?

Ее взгляд устремился в пустоту, рот слегка приоткрылся, лицо напряглось — задумалась.

— Он сказал: «Они хотят, чтобы ты подыскал себе новое местечко. Продолжай игру в гольф». Еще этот, не знаю, как его там, сказал: «Деньги болтают, а слухи летают. Мне нужно кормить своих свиней». — Она погрызла заусеницу, и глаза опять стали пустыми. — Слушайте, у меня проблема, — заявила она. — Он мне не заплатил. А мне нужно отдать парню, на которого я работаю, двадцать баксов, когда вернусь в бар. Вы мне его бумажник не достанете?

— Сожалею, но его, скорее всего, уже свиньи достали.

— Вы ничего не хотите предпринять?

— Я тебя подброшу, если хочешь уйти, детка. Потом позвоню шерифу, сообщу о Старкуэзере. Но тебя впутывать не буду. Если захочешь позвонить кому-нибудь попозже, дело твое.

— Вы же полицейский, правда?

— А почему бы и нет?

— Почему же вы меня на свободу отпускаете? Что-то задумали на потом?

— Тебя могут посадить в тюрьму как важного свидетеля. Этот парень, там, в загоне, убил десятки, может, сотни людей, но он сущий сосунок по сравнению с теми, на кого работал.

Она села в мою машину, навалившись на дверцу, лицо у нее отупело от большой дозы наркотиков. Она не проронила ни слова за все время долгой поездки через болота к районной дороге и только крепко стискивала коленями пожелтевшие пальцы.

* * *

Подобно многим другим, я получил во Вьетнаме великий урок: никогда не верь авторитетам. Но поскольку я пришел к мысли, что к авторитету всегда нужно относиться с уважением и пиететом, я знал также, что все это предсказуемо и уязвимо. Поэтому в этот день после обеда я уселся под своим пляжным зонтиком на палубе дома, надев только плавки и летнюю рубашку, приготовив на столике перед собой бутылку джина и бокал пива, и позвонил начальнику Сэма Фицпатрика в здание ФБР.

— Я вычислил Эбшира, — сказал я. — Не знаю, зачем вы держали меня в больнице. Он не так уж умело скрывался.

В трубке на секунду замолчали.

— У вас уши воском залеплены? — спросил он. — Как мне еще сказать, чтобы до вас дошло? Не заходите на территорию федералов.

— Я собираюсь надрать ему задницу.

— Вы этого не сделаете, черт побери, добьетесь только, что вам предъявят ордер за помеху федеральным властям.

— Вам это нужно или нет? — спросил я.

— У меня сильное подозрение, что вы пьяны.

— Откуда? Я собираюсь надрать ему задницу. Вы хотите присоединиться или хотите, чтобы мы, местные ребята, написали для вас эту историю в газете? Скоро наступит праздник, коллега.

— Да что с вами творится? Вы когда-нибудь остановитесь? Один из наших лучших людей сгорел в вашей машине. А ваши собственные товарищи выбросили вас, как мешок с собачьим дерьмом. Мне абсолютно ясно, что вы работаете над тем, чтобы снова стать алкоголиком, а сейчас болтаете о том, как убрать генерала в отставке, у которого две боевые награды. Возможно, вы с ума сходите, как вы полагаете?

— Вы хороший человек, но не надо со мной блефовать.

— Что?

— Это страшный порок. И он вас погубит.

— Ты, ублюдок, ты этого не сделаешь, — процедил он.

Я повесил трубку, выпил стакан джина и отхлебнул пива. Над озером, как желтый шар, пойманный в сети, висело солнце. Дул теплый ветер, и в жаркой тени зонта я обливался потом, стекавшим по моей обнаженной груди. Глаза слезились от удушливой влажности. Я набрал рабочий номер Клита в отделении Первого округа.

— Где ты? — спросил он.

— Дома.

— Тут о тебе многие спрашивают. Ты действительно плюнул им в суп, Дейв.

— Меня не так уж сложно найти. Кто мной интересовался?

— Федералы, кто же еще. Ты что, действительно звонил в агентство контрразведки? Господи, просто не верится.

— У меня было много свободного времени. Кто-то же должен раздавать пинки.

— Не знаю, захотел бы я поджарить этих ребят. Опасные парни. Не наш контингент.

— Считаешь, мне следует отступить на какое-то время?

— Кто знает? Только я бы перестал держать их за яйца.

— Я на самом деле звоню тебе, чтобы кое-что узнать, Клит. Ты хорошо разбираешься в перестрелках. Скажи, много ли тебе известно случаев, когда стрелявший подбирал свои гильзы?

— Не понимаю.

— Конечно, понимаешь.

— Не припомню, чтобы я когда-нибудь об этом задумывался.

— Я никогда такого раньше не встречал, — сказал я. — Только если сам полицейский стрелял.

— Так в чем дело?

— Забавно, как это так можно натренировать человека, не правда ли?

— Подумать только.

— Если бы я сам стрелял, я бы скорее оставил гильзу на месте перестрелки, чем свою подпись.

— Может, не стоит задумываться о таких вещах, Дейв?

— Как я говорю, у меня сейчас в работе простой. А это помогает занять время. Сегодня утром на Сент-Чарльз-авеню, в департаменте шерифа, я два часа потратил, отвечая на расспросы о Бобби Джо Старкуэзере. Они с вами уже всё обсудили?

— Мы слышали об этом, — в его голосе появилось раздражение.

— Ну там и пирушка была. Целый час продолжалась или даже больше. Не думаю, что от Бобби Джо хоть что-нибудь осталось, кроме пряжки и набоек.

— Да уж, ушел со свистом — быстрее, чем колбасный фарш. Парень нашел смерть в подходящем для себя месте. Мне пора закругляться, старик.