Ей не слишком долго приходится искать. Совсем недолго. Если не считать эти два года, когда она еще не знала, что ищет.

А теперь парадигма выглядит совсем иначе. Детали головоломки передвигаются, крутятся, приводят в замешательство. А Кейт уже давно не сомневается, что успела правильно собрать этот пазл.

Она смотрит на знакомое лицо, взирающее на нее с фотографии, — полный оптимизма старшекурсник, позирующий для потомства.

Возможные объяснения сыплются на Кейт, как выпущенные из пулемета пули, от них никуда не спрятаться, ничего нельзя поделать, а только ждать, когда огонь прекратится и она сможет выбраться на открытый воздух и перевести наконец дыхание.

Кейт ловит какое-то движение в гостиной, но тут же соображает, что это ее собственное отражение в зеркале на дальней стене, голова с пучком волос, малая толика ее самой, движется отдельно от остальной, невидимой части тела. Она встает и ставит тяжелый альбом на то же место в шкафу посреди гостиной, посреди хроники ее семейной жизни. Лучшие уголки, чтобы что-то спрятать, это вовсе не самые тайные, но те, куда просто заглядывают в последнюю очередь.

Теперь у Кейт есть эта новая информация, выпускной альбом раскрыл ей свой секрет, и Кейт осознает свежеиспеченную реальность и потому чувствует себя чудовищно преданной. Но она видит и иные возможности, открывшиеся перед ней. Другие варианты. Двери, отныне распахнутые. Она еще не знает, что таится за этими дверями, но уже видит исходящий оттуда свет.

И это меняет все.

Декстер здорово раздражал Кейт. Ему потребовалось слишком много времени, чтобы довести круиз-контроль в машине до ста шестидесяти километров в час, зафиксировать выше красной линии на спидометре, ограничивающей скорость ста тридцатью километрами. И тем не менее, когда они неслись по шоссе А8, делая сотню миль в час, многие машины на той же магистрали мчались еще быстрее.

Раздражали ее и дети, сидевшие в детских креслах позади, — они все время жаловались на скучный фильм, который смотрели по портативному DVD-плееру, то и дело падавшему на пол, как только Декстер закладывал крутой поворот, отчего они сразу начинали визжать.

Но больше всего она раздражалась на себя. Ее преследовали мысли обо всех ошибках, которые она успела наделать. Оставила отпечаток подошвы в грязи; наследила в свободной соседней квартире и на чистом полу в офисе Билла. Ее волосы и частички кожи сохранились на кровати — может, даже на его подушке, — выступающие, как горельеф, словно требуя, чтобы их собрали, изучили, установили ДНК. А какие еще идиотские просчеты она успела совершить?

На поцарапанной щеке осталось пятно размером с ягоду малины. Царапину было легко объяснить Декстеру — случайно зацепилась в гараже, когда выгружала продукты, — однако она тоже могла вызвать подозрения. Не говоря уж о том, что это было безрассудно и глупо.

Словом, она вела себя как какой-нибудь проклятый любитель.

Плюс к тому соседи, встреченные на лестнице, и старая мадам Дюпюи. Свидетели, которых нетрудно найти; и это практически неизбежно.

Кейт смотрела на безликий немецкий пейзаж, скользивший за окном машины. Долина реки Саар, забитая промышленными предприятиями и сплошными офисными зданиями из стали и стекла, громоздившимися посреди густых лесов, да еще огромные магазины и автосалоны, прильнувшие к автобану, дымовые трубы, склады и подъездные дорожки, вливающиеся в забитые транспортом перекрестки.

Самое грязно выполненное дело за всю ее карьеру. Но ее карьера уже закончена, не так ли? Она вышла в отставку три месяца назад.

Ротенбург-об-дер-Таубер — леденящий холод, наполовину деревянные дома, крашеные фасады, кружевные занавески, пивные, сосисочные, гигантский рождественский рынок, средневековые укрепления, каменные стены с арками и башенками. Еще один городок из сказки, сюжет для красочной открытки. Еще одна башня ратуши, на которую предстоит взбираться, развлечение для маленьких мальчиков: забраться повыше или забраться быстрее. Ступени — сколько их? Две сотни? Три? Они закручиваются между неправдоподобно узких стен башни, истертые, неровные, расшатанные. Наверху приходится заплатить пареньку, не совсем официальному гиду, без одного глаза. Дети не устают пялиться на все вокруг.

А потом они оказались снаружи, на узком мостике, на пронизывающем ледяном ветру, высоко над ратушной площадью и улицами, лучами расходившимися в разные стороны — к городским стенам и пригородам, к реке, холмам и лесам Баварии. Декстер опустил уши своей охотничьей шапки в красную клетку, отделанной кроличьим мехом, — Кейт подарила ее ему на Рождество пять лет назад.

Кейт посмотрела вниз, на рыночные прилавки, на головы туристов, лыжные шапочки и зеленые фетровые шляпы-федоры. Отсюда нетрудно стрелять на поражение, до смешного нетрудно.

Ну так что, если Маклейны действительно киллеры? Ассасины? Это не ее работа, не ее проблема. Они ведь не собираются убивать ни ее, ни Декстера. Тогда какое ей до этого дело? Да никакого.

А если они приехали в Люксембург, чтобы кого-то убить, то кого именно?

И кто они такие на самом-то деле?! Конечно, не гангстеры; Джулия никоим образом не может принадлежать к миру организованной преступности. И это не какие-нибудь воинствующие исламисты. Наверное, оперативники, американские оперативники. Может, из каких-то спецподразделений, армейских или частных, или из Корпуса морской пехоты, нелегальные сотрудники? Или индивидуалы, работающие по контракту? Может, они прибыли в Европу для каких-то грязных операций, прикрывающих тайные политические делишки Америки? Например, убить кого-то, смывшегося в Люксембург, прихватив неправедно заграбастанные денежки, — какого-нибудь украинского олигарха, сомалийского пиратского атамана, сербского контрабандиста?

А ей-то какое дело до чьих-то грязных денег?!

Или, возможно, чья-то смерть будет иметь самое непосредственное отношение к интересам Америки? Северокорейского дипломата? Иранского представителя? Латиноамериканского президента с марксистской программой действий?

Или же это просто наемные киллеры с самым простым заданием — личная месть, корпоративные интриги? Убрать некоего высокопоставленного сотрудника. Или президента банка? Владельца частного банка, присвоившего большие денежки какого-нибудь миллиардера, который внезапно здорово осерчал?

А может, все это гораздо более сложно закрученное дело? Допустим, они намерены убить американца — например, министра финансов? Или государственного секретаря? А потом подставить какого-нибудь кубинца, венесуэльца или палестинца и создать предлог для взрыва возмущения, ответного удара, для вторжения.

На свете много людей, которых можно убить по каким угодно причинам.

Стоя здесь, в нескольких сотнях футов над землей Германии, она чувствовала себя Чарлзом Уитменом,[57]забравшимся на наблюдательную вышку в Остине и выбирающим, в кого бы пальнуть из своей винтовки.