Голова кружилась. Хотелось бы знать, сколько часов подряд он просидел над книгой. Ему показалось, что речь шла даже не о часах, а о ночах.

— Войдите.

Дверь распахнулась, вошел Люцифакс. Кот отбрасывал очень слабую тень, и Филипп понял, что большинство стеариновых свечей уже выгорело. Он слишком тщательно выполнял домашнее задание и не заметил этого.

— Так ты трудишься, — сказал кот. — Старик Люцифер будет рад услышать об этом.

— Пожалуй, только это и порадует его.

Филипп открыл ящик письменного стола и вынул новую порцию стеариновых свечей. Вскоре комната была опять хорошо освещена.

— Я не очень хороший ученик. Но он, наверное, уже сказал тебе об этом.

— Да, пару слов высказал. Большей частью проклятий. Из-за тебя у него волосы седеют.

— Знаю-знаю. Я не очень гожусь для того, чтобы быть злым.

— Поднажми, Филипп. И дела пойдут лучше. Или пойдут хуже, если сказать по-нашему. — Кот запрыгнул на подоконник и стал смотреть на ночное небо. А откуда у тебя раны на руках?

— Я упал, когда был среди скал, — соврал Филипп. Он не захотел рассказывать о происшествии с Азиэлем. У него каждый раз при воспоминании об этом портилось настроение. — Стукнулся об острые края.

— Ран очень много, — сказал Люцифакс. — Похоже, ты долго падал.

— Да, конечно, уж так случилось.

Кот посмотрел на его отражение в зеркале. Филипп смотрел оттуда на него. Он не был уверен, что Люцифакс поверил в его объяснение, но ему, в общем-то, было наплевать. Он слишком устал, чтобы переживать из-за лжи, ведь эта ложь была белой.

— Послушай, уж не твоя ли это знакомая? — вдруг сказал кот.

— Кто? Сатина? — Филипп встал.

— Ну да, вон летит вместе с этим, как его зовут? Ну, еще имя начинается на букву А?

Филипп застыл, почувствовав, как что-то холодное и влажное появилось у него в животе.

— Азиэль?

— Да. Ты его знаешь?

— Нет.

— Улетели, — сказал Люцифакс в тот момент, когда Филипп подошел к окну.

Сердце его громко билось, как будто огромный кулак стучал по ребрам изнутри.

— Ты уверен, что это была Сатина?

— Думаю, да, — ответил кот и спрыгнул с подоконника. — Не знаю. Может быть, я ошибся, темно.

— Но похоже, что она. — Люцифакс пошел к двери. — Желаю хорошо поработать, Филипп.

— Люцифакс?

— Да.

— Что ты хотел?

— В каком смысле, Филипп?

— Зачем ты приходил?

— Без определенной цели. Посмотреть, как ты тут. Делаешь ли домашнее задание. Доброй ночи, Филипп.

Люцифакс вышел, и Филипп остался наедине со своими беспокойными мыслями.

«Сатина и Азиэль вместе летают по небу? Неужели это правда?»

«Люцифакс сказал, что было темно. Он мог ошибиться».

«Но Балдриан тоже видел Азиэля с девочкой. С черными волосами. Как у Сатины».

«С девочкой, которая похожа на Сатину — это ты хочешь сказать».

«Но Сатины не было дома. Ее не было дома, а Люцифакс только что видел, как девочка, похожая на нее, летела по небу с Азиэлем».

«Не понимаешь ты, что ли, Филипп? Это для всех очевидно».

«Нет. Она сказала, что она больше с ним не дружит. Зачем ей врать?»

«Зачем? Филипп, друг мой, она же дьявол».

— Стоп! — сказал Филипп вслух и заткнул уши, как будто от этого голова перестала бы думать. Странное дело, но только это помогло. — Не хочу больше слушать!

Он сел за письменный стол и стал сосредоточенно читать.

Хотя читать было трудно. Буквы как-то сливались, превращаясь в картины Азиэль и Сатина. Они летело небу. Держась за руки.

Над глазами, которые смотрели на мелкие буквы на страницах, появилась боль. Такая маленькая, что Филипп почти не замечал ее.

Было прочитано много страниц; Филипп все читал и читал, стеариновые свечи снова догорели. Когда погасла последняя свеча, Филипп спал на столе.

Он заснул в ту же секунду, как прочитал последнюю строчку. И ему приснился сон.

Сон был странным. Туманным и бестолковым. Одним из тех снов про которые знаешь, что это сон, пока его видишь, но от которого невозможно проснуться. А потом он переходит в кошмар, ты покрываешься потом и кричишь во сне.

Он в Преисподней, но все выглядит иначе. Во сне все поменяло цвета. Небо желтое и покрытое трещинами, как старый череп. Стволы деревьев ядовито-зеленые, листья красные, с них каплет что-то красное. Его тень тоже красная. Как будто ее нарисовали на земле кровью. Но искажены не только цвета. Формы тоже. У домов, крыш, дороги. Все кривое и косое, с немыслимыми углами. Геометрический абсурд с углами более 180 градусов, четырехугольники с тремя сторонами, параллельные линии, которые пересекаются.

Дорога, на которой он стоит, извивается, словно лента на пакете с подарком. Глаза болят при виде всего этого безумия. Ум протестует.

Почему все так выглядит?

Он не успевает задать себе вопрос, как появляется ответ.

Ведь таким представляют себе Преисподнюю грешники. Они живут в безумном мире.

В этот момент он понимает, что на ногах у него цепи, что он несет огромный камень. Он вернулся на поле, где переносят камни с одного края на другой, а потом несут обратно.

Пока он думает, как ему выбраться из этой западни, он вдруг видит ее. Она идет навстречу ему, и, к его большой радости, она похожа на саму себя в этом изуродованном мире.

— Сатина! — зовет он ее. Он бросает камень и машет ей. — Сатина!

Она смотрит на него. Потом смотрит в сторону.

— Сатина! — Почему она не реагирует? Она его не узнает? Или не хочет узнавать? — Сатина, помоги мне!

— Забудь это, дружок! — журчит в одном его ухе голос. Он поворачивает голову и смотрит прямо в черные глаза Азиэля. — Сатина предпочитает настоящих дьяволов. Всяким-разным ангелочкам.

— Я совсем не ангел, — зло отвечает Филипп, но рядом с ним больше нет Азиэля. Тот оказывается рядом с Сатиной он… держит ее за руку!

Вспышка ярости пробегает через спинной хребет Филиппа, добирается до глаз, отчего мир становится еще более искаженным. Единственное, что он видит отчетливо, это две переплетенные руки. Азиэля и Сатины.

Со свирепым криком Филипп наклоняется, хватает цепь на ногах, разрывает ее, как нитку. Потом подбегает к Азиэлю, который не успевает понять, что происходит, прежде чем мощный удар в грудь посылает его на землю.