На кафедре свои отношения они тщательно скрывали и обходили друг друга стороной с лицами восковых фигур. Но едва переступали порог квартиры и захлопывали за собой дверь, как темный неотвратимый смерч подхватывал их обоих. Было в этой их любви что-то пещерное и дикое, звериные игры волчицы с дворнягой, которую никогда не сажали на цепь. Он дрожал и вибрировал, точно струны органа, которые теребили пальцы виртуоза, от одних только воспоминаний об их потаенных встречах на краю города, который казался ему началом райского непроходимого сада, где деревья сплетаются своими ветвями и красные яблоки, лоснящиеся от выступившего на них воска, стукаются друг от друга, оставляя коричневые пятна на своей нежной кожице.

Частенько они даже не доезжали до квартиры. Мара поджидала Глеба в машине в переулке недалеко от института. У нее был полноприводный автомобиль «Мицубиси» черного цвета, который ей подарил муж. Глеб никогда не вникал, куда Мара его везла. Темным вечером это могло быть даже место недалеко от центра города: парк, набережная в районе пляжа, откос. Иногда она вывозила его куда-нибудь на природу недалеко за город. Он привык к этим вылазкам, «подсел на иглу» и не представлял, как он жил без них. Вся его прошедшая жизнь до встречи с Марой казалась правильной, скучной, как облупившаяся масляная краска в их старом подъезде, на которой не было написано ни одного слова.

Однажды январским вечером, когда за окном стоял такой мороз, что все окна были разрисованы причудливыми витражами инея, Вике позвонила коллега Глеба. Коллега эта была председателем профкома у него на факультете. Эта дамочка иногда звонила ее мужу и даже разговаривала и с ней. Пару раз Вика была с Глебом на днях рождения его сослуживцев, два раза — на корпоративах, где и видела эту женщину. Дамочка эта всегда была в центре внимания. Что-то весело и громко рассказывала (очень часто это были какие-то недвусмысленные пошлые анекдоты), разливала водочку, подкладывала всем закуску, висла то на одном мужичке, то на другом, тащила всех танцевать и вообще не закрывала рта. Была она уже немолодая, лицо все в мелких морщинках, одутловатое, с поплывшими чертами лица, но называла себя почему-то Марочкой, носила мини-юбку, открывавшую толстые ляжки, обтянутые какими-то черными чулками с серебристыми блестками. Юбка была ей явно маловата, некрасиво обтягивала ягодицы, подчеркивая резинку трусов, перерезающую добротные телеса пополам. Дама эта всегда была в декольте. Пару раз на ней было даже что-то вроде вечернего платья на лямочках с открытой спиной. Платья оба раза были разные, но и то, и другое — красное: одно серебрилось рыбьей чешуей, другое отливало золотым песком. Грудь у дамы была неприлично огромная, но уже покрытая сеточкой мелких морщин, напоминающих те, что покрывают к весне осенние яблоки, засунутые в погреб. На ней были такие же коричневые родинки-пятнышки, как на этих подмороженных яблоках, но даму это ничуть не смущало, казалось, что она бы с радостью вывалила на тарелку гостям вместе с салатом и это блюдо. Полноватые руки с ярким вишневым маникюром и несколькими массивными кольцами почему-то показались Вике руками торговки. Ресницы ее были накрашены так густо, что упорно напоминали Вике сапожную щеточку с засохшим гуталином. Слова сыпались из нее, как гречка из прорвавшегося пакета, она всегда пыталась что-то выяснить у Вики и даже участливо давала советы, как вести себя с сыном, ведь у нее такой большой опыт: двое внуков уже. Вика что-то ей отвечала как прилежная школьница, а сама думала: «Ну, вот привязалась, отлипнет или нет!» Оборвать разговор самой ей всегда было неудобно.

Вика эту Мару терпеть не могла. На каком-то своем подсознательном женском уровне ну просто на дух не переносила! Ее непроизвольно каждый раз перекашивало, как только она слышала, как кто-то говорил об этой бабе. Самое забавное было то, что упоминавший ее тоже морщился — и вся его интонация говорила о том, что и он терпеть не может эту даму. Нет, Вика вполне адекватно относилась к красивым и ярким, но скромным женщинам; женщинам, у которых был шарм, вкус, утонченность, или к женщинам-ангелам, которой сама она никогда не была. Она искренне восхищалась ими! Смотрела на них глазами влюбленных мужчин, ничуть не соперничая. А эта была из тех, про которых говорят: «Берет нахрапом, бульдозер». Настырная, громкая, старающаяся быть всегда в центре внимания… «Эпицентром взрыва» — так и хотелось сказать Вике. Взрывы грохотали где-то по окраинам… Она никогда не ревновала мужа к этой женщине: знала, что слишком уж не в его вкусе эта разбитная бабенка.

Как-то они были с мужем в театре. Эта дама сидела на пять рядов впереди них по другую сторону прохода. До Вики доходил очень сладкий, прямо тошнотворный, с привкусом ванили и мускуса запах духов этой дамы. Она была окутана им, словно выхлопным чадом раскаленного шоссе в жаркий июльский день. Она подумала тогда: «Как же окружающие сидят рядом с ней, если она задыхается здесь?» Запах этот ввинчивался в легкие — и у нее резко начала болеть голова. Теперь она хотела только одного: выйти на свежий воздух… Потом запах куда-то пропал, точно ветер подул в другую сторону, но ветра-то в зале не было… Но через некоторое время она снова почувствовала его. Он обволакивал, как душный сладкий запах тубероз, обнимал своими влажными и горячими ладонями, а ей хотелось вырваться из этих цепких объятий и бежать… Она тогда несколько раз посмотрела на эту женщину, проверяя, от нее ли исходит этот аромат, ведь она сидит от нее далеко. Почему-то у нее не было ни тени сомнения, что это ее духи, хотя рядом сидели другие красивые — гораздо красивее этой дамочки — и нарядные женщины. Этот запах потом ее долго преследовал. Он будто въелся в ее кожу и волосы, словно сигаретный дым в прокуренном ресторане. Несколько дней спустя после того спектакля она неожиданно для себя останавливалась на улице, вдыхая этот запах, вдруг снова подувший, как из распахнутых дверей парфюмерной лавки, где продается ароматизированное мыло и масла для ингаляций из Страны восходящего солнца… Вдыхала полной грудью — и морщилась, как от разжеванного лимона… Потом запах ушел, выветрился, но она долго помнила это свое состояние недоумения: как это можно так далеко через ряды людей в партере улавливать чужой и тяжелый для твоего воздушного облика запах?

Но она никогда не чувствовала этого запаха от мужа, хотя и знала, что тот частенько вынужден бывать в одном кабинете с этой благоухающей особой.

Вообще Мара была всегда с ней очень предупредительна, словно хотела ей угодить. Не один раз предлагала ей билеты в театр или на концерт, путевки для ребенка в лагерь и аквапарк. Женщина несколько раз шутливо приобнимала ее на корпоративных вылазках, а один раз даже попыталась убрать ей челку со лба. Вику это тогда просто покоробило, но она не решилась ничего сказать.

В этот раз Марочка позвонила ей с предложением поехать в Иваново за бельем и трикотажем: она организовала туда автобус. Потом сделала паузу, будто набирала в грудь воздуха побольше и собиралась нырнуть, и сказала: «Знаешь, я давно хотела тебе сказать, что мы давнехонько с твоим. Началось это в командировке. Мы каждую неделю встречаемся. Он сам никак не решится сказать, вот я и решила… Он говорит, что любит меня, у нас гармоничный сексуальный союз, и он уже два года только и мечтает о том, чтобы я была рядом, чтобы каждый день просыпаться в одной постели, и что ему все надоело дома».