– Доброе утро.

Он поднимает глаза и сразу краснеет.

– Анна, доброе утро.

– Мы что, меняемся пациентами? Я знаю, что делать одно и то же каждый день скучновато, но это что-то новенькое.

Он даже не пытается засмеяться. От его жалости у меня начинают пылать щеки.

– Думаю, вам лучше поговорить с Домиником.

– Мне стоит волноваться?

Он делает нерешительную паузу, не поднимая глаз от планшета.

– Просто зайдите к нему в кабинет, когда будет возможность.

Я заставляю себя улыбнуться и разворачиваюсь, направляясь к дверям отделения. Вэл провожает меня взглядом.

Доминик пришел в ужас, когда услышал о смерти Ахмеда. Я вспоминаю, как он изменился в лице, он, видимо, сразу представил себе кучу проблем: какой эффект смерть члена парламента окажет на репутацию больницы, на его репутацию, медийное фиаско, которое за этим последует. Он наверняка вспомнил, сколько раз хвастался перед узким кругом коллег, и понял, что сейчас придется пожалеть об этих словах. Но я не думала, что дойдет до такого; может быть только одно объяснение тому, что пациентов хирурга забирает себе другой врач.

Я добираюсь до двери его кабинета и нерешительно стучу.

– Войдите.

Я захожу, и, когда он поднимает на меня глаза, его нахмуренный лоб разглаживается.

– Анна. Доброе утро.

– Доброе утро, Доминик.

Я прохожу к его столу и сажусь. У него вокруг глаз круги – он явно плохо спал. Интересно, что можно сказать по моему внешнему виду.

– Доктор де Силва теперь занимается моими пациентами? – спрашиваю я. Это наполовину утверждение, наполовину вопрос. Я напряжена и сижу с выпрямленной спиной, но периодически чувствую, что за внешней решимостью проскальзывает уязвимость: дергается веко или нервно приподнимается уголок рта.

– Да, – отвечает он. – Я подумал, что так будет лучше, пока мы не оценим эффект от новости.

– То есть вы меня отстраняете?

– Нет, – слишком быстро отвечает он. – По крайней мере, не отстраняем за проступок. Это не наказание за то, что произошло. Это явно было не в вашей власти. Но…

– Но?

– Правление считает, что в этой ситуации будет правильно позволить вам отойти в сторону, пока мы разбираемся с потенциальными последствиями со стороны прессы.

Кажется, что он так боится сказать что-то не то, раскачать лодку еще сильнее, чем ее уже раскачала смерть Ахмеда Шабира. Я хочу вытрясти из него эти слова.

– Доминик, вам не нужно меня щадить. Я предпочитаю, чтобы вы сказали все как есть.

Пристрели меня уже, как загнанную лошадь.

Он медленно кивает и наконец смотрит мне в глаза.

– Я здесь ничего не могу поделать, Анна. Правление потребовало тщательного расследования в отношении смерти мистера Шабира и временного отстранения от работы, чтобы избежать травли со стороны прессы.

Расследование.

– Ахмед Шабир – один из самых значимых членов парламента на данный момент, он пользуется огромной общественной поддержкой. В ближайшие дни у прессы будет много вопросов.

– И проще, если меня здесь не будет.

– Да, – честно отвечает он.

Я спокойно киваю, но внутри меня все кричит. Все идет не по плану.

Если расследование покажет, что здесь есть моя вина, Зак умрет.

Я зажимаю ладони коленями, чтобы они перестали трястись.

– Расследование… Они что, подозревают меня в халатности?

– Никто ничего такого не предполагает, но я уверен, что вы понимаете, почему это необходимо. Пресса будет задавать вопросы, правительство тоже… нам нужно продемонстрировать, что мы точно знаем, что произошло.

Ему не нужно больше ничего говорить. Я опускаю глаза на колени, чтобы подавить приступ паники, прежде чем снова встретиться с ним взглядом.

– Итак, что теперь?

– Мы проведем расследование и поговорим с вами и со всеми, кто был в операционной, за исключением Марго, которую, к сожалению, пришлось уволить по другой причине. Коронер осмотрел тело, и теперь мы ищем человека, не имеющего отношения к больнице, чтобы получить альтернативное мнение.

Он тянет время, ему сложно произнести следующие слова. Мы оба знаем, что это за слова, и оба задерживаем дыхание.

– Вы отстранены от своих обязанностей до окончания расследования. Вот дата и время вашей беседы с членами правления.

Он протягивает мне конверт через стол.

– Если дело пойдет дальше… Я не думаю, что до этого дойдет, но все-таки… Я бы на вашем месте нашел адвоката.

У меня горит горло. Я сижу, выпрямившись на стуле, и чувствую, как напряжен каждый мускул моего тела.

– Как скоро это станет достоянием общественности? – спрашиваю я бесцветным тоном.

– Я думаю, у вас есть время до конца дня.

Я быстро киваю, стиснув зубы, чтобы сохранить лицо. Я жду, что он скажет что-нибудь ободряющее. «Все будет в порядке» или «Звоните, если потребуется моя помощь», но он просто отводит глаза.

Я молча встаю и иду к двери.

– Анна… мне очень жаль.

Я не могу ответить ни словами, ни даже кивком. Я просто смотрю на него в ответ, а потом открываю дверь, выхожу в коридор и как можно быстрее иду к себе в кабинет. Меня так сильно трясет, что я вот-вот взорвусь. Я прохожу в кабинет и наваливаюсь спиной на дверь.

Расследование означает, что они будут тщательно изучать каждое мое действие. Каждый надрез. Каждый инструмент. Мне нужно было осмотреть его самой, прежде чем отправлять в морг, чтобы убедиться.

На столе у меня начинает звонить личный телефон, и я вздрагиваю от этого звука. Нервы у меня окончательно сдали. Я заставляю себя отлепиться от двери и практически падаю в сторону стола.

Звонит инспектор Конати.

Я беру телефон в дрожащую руку и думаю, не стоит ли дать звонку переключиться на голосовую почту или, может, просто выключить телефон. Но я знаю, что она не остановится; она такая же упорная, как я. Я делаю глубокий вдох и отвечаю на звонок.

– Да?

– Доктор Джонс, это инспектор Рэйчел Конати. Я хотела бы, чтобы вы зашли сегодня в управление, чтобы мы могли продолжить наш разговор. В какое время вам было бы удобно?

У меня дико дрожат ноги, паника и ужас готовы превратиться в крик у меня во рту.

– Мне обязательно приходить сегодня?

Воцаряется недолгая пауза. Я стою и слушаю стук собственного сердца.

– Доктор Джонс, убили вашу соседку. Чем скорее мы поговорим с каждым из нашего списка, тем быстрее найдем того, кто это сделал. Это очень важно.