— Не было этого!

— Ну как же не было? Коридорный, — Геля взглянула в бумаги, — Шемендюк показал, что поселялись вы с Бобыниным вместе, никуда не отлучались, только наутро Бобынина мертвым нашли, а тебя не нашли и денег тоже.

Пьер отпирался, Попович поджимала, мне стало скучно, Гаврюша уютно урчал на коленях, я зевнула, прислонилась спиной к стене.

— Нет у меня ножа, — бубнил арестант. — Вышел в лавку, вина прикупить, вернулся через три четверти часа, коридорного на месте не было, Бобынин мертвый лежит, саквояжа с деньгами нет, я и сбег от греха.

— С бутылками?

— Их оставил!

— Не было там полных бутылок. А сбег ты через окно, по пожарной лесенке, а саквояж на веревочке перед этим спустил.

— Нож тогда куда делся? А?

— Его зовут Ефим, — вдруг сказала я замогильным голосом, — подельника твоего. Вы втроем в нумере развлекались. Ефим соседний снял, и вы его для компании пригласили. Вы играли в карты, долго, пили, еще что-то… Нюхали? Не вижу. Ты ушел за вином. Ты не убивал. Ты испугался очень. Ефим… Форма морская парадная, плохая, потешная, с чужого плеча, кортик… Они подрались. Ты пришел, когда все было кончено… Глупо. Как же глупо. Ты мог большего от Аркадия добиться, Ефим тебе все планы поломал. Ты оставил ему саквояж и сбежал, а тот спокойно наутро из гостиницы съехал.

— Где теперь подельник? — Быстрый мужской баритон спрашивает негромко, будто опасаясь спугнуть.

— Здесь. — Я кивнула некрасивому мужчине в парадной офицерской форме. — Зол на Петрушку очень, у грани ждет, чтоб поквитаться. Нет?

Я прислушалась, потом поправилась:

— Нет, он не того ждет, не мести, он хочет, чтоб тело земле предали по обряду, отойти без того не сможет. Что ж ты, ирод, даже прикопать его нормально не смог? Мало того что убил, как собаку мусором закидал поверху… На берегу… причал еще старый… две ивы… Он сейчас в лицо тебе смотрит.

— Нет!

Я дернула головой, стукнувшись затылком о стену.

Лакей Пьер бился в падучей, пытаясь смахнуть с лица призрачные пальцы, которые даже я уже не видела.

— Попить бы, — попросила бледную Гелю.

— Давай, букашечка.

О зубы стукнулся металл фляги, и горло обожгло.

— Это ее остаточной магией накрыло, — бормотал Мамаев Геле. — Зорин убьет нас всех.

Чародей, оставив меня, склонился над арестантом, стал вливать в раскрытый рот коньяк.

— Авр-р? — собачечка зевнул сладко.

Младшие чины, появившиеся в допросной, выносили арестанта, тот обзывал меня ведьмою, а после принялся орать песню.

— Что это было? — спросила Евангелина Романовна.

— Я же объяснял: остаточная магия. Представь, сколько чар в этом подвале ежедневно твои коллеги творят, вот и пропитались стены.

Коньяк расползался в желудке горячей медузой, голова отяжелела.

— Ослабли запоры Артемидоровы, — пробормотала я хрипло. — Иначе никакие ваши, Эльдар, ошметки, видений бы не вызвали.

— Дашь посмотреть? — В голосе Мамаева звучал азарт. — Я запоры имею в виду.

— Ребятушки, — нежно сказала Геля, — а мое присутствие для ваших смотрин очень уж необходимо? Дела у меня образовались, в книгу постояльцев гостиничных взглянуть хочется, а она в кабинете, ну и сыскную команду к причалу организовать. Тебе призрак этот про то, где саквояж с деньгами, поведать не успел?

— Мертвым деньги неинтересны, — пожала я плечами.

— Оно и понятно. Можешь почившего Ефима заверить, что уже до рассвета… Ах нет, осмотр же еще! Завтра после полудня по обряду его сопроводим.

Попович говорила громко и будто бы не мне, а тому самому покойнику, а еще теребила нервно пуговицу на мундире, из чего я заключила, что надворная советница пребывает в панике.

— Как она с такими нервами в приказе служит? — спросила я Эльдара, когда за нею закрылась дверь.

— Перфектно! — ответил чародей. — Давай, девица, показывай.

— Авр-р?

— Погулять не хочешь? — Эльдар протянул собачечке печенье, достав из кармана.

Гулять Гаврюша не хотел, он и с коленей моих не сполз бы, если бы Мамаев не подхватил его под пузико и не поставил на пол. Гавр фыркнул, протопал к картузу, который валялся забытым у стены, и мгновенно в нем устроился.

— Показать не сложно. — Я улыбнулась, очень уж мило моя кракозябра в головном уборе смотрелась. — А вот сможешь ли ты увидеть, Эльдар Давидович?

— Не жеманься, — поторопил тот. — Не попробуем, не узнаем.

Я поднялась со стула, раскинула в стороны руки, закрыла глаза:

— Гляди!

Поначалу он молчал, после забормотал что-то неприличное, что-де в одежде эдакие штуки затруднительны, а вот ежели бы барышня Абызова разоблачиться согласилась… Окончание тирады перебил пронзительный присвист:

— Невероятно! Немыслимо! Не шевелись, не дыши даже! Это не аркан, не рунное плетение… Твой Артемидор вообще человек?

— На что это похоже? — Глаз я не открывала.

— На кирасу, — ответил он неуверенно, — только не внешнюю, а внутреннюю, будто сначала доспех, а поверху тело. Ты сама видеть не можешь?

— Могла бы, не спрашивала. Повреждения ищи.

Он молчал довольно долго.

— Просветы вижу, и борозды, навроде царапин, только они не там, где просветы. Есть идеи, кто скреб?

— Навья моя приближенная, — ответила я. — Некому больше. Она желает запоры снять, только о причинах говорить мне не хочет.

— Когда?

— По ночам, когда Гавр гулять уходит. Иногда мне сквозь тьму слышится, что бормочет кто-то у постели.

— Ты, что ли, вовсе ее не боишься?

Я открыла глаза и встретила серьезный взгляд стоящего очень близко чародея.

— Нет. — Молчание стало многозначительным, воздух меж нами мерцал искорками силы. — Она несчастное существо, навья эта, ее не бояться, жалеть впору. Ей холодно, бедняжке, она к огню моему льнет, а он ее убивает. Была бы ее воля, она бы меня при себе до самой смерти грелкою держала, но не может.

— Почему?

— Потому. — Я отвернулась, прошла к столу и уселась на краешек, вытянув ноги перед собой. — Ты много о навах знаешь, Эльдар?

— Видимо, меньше твоего.

Я кивнула:

— Гнездами они живут, как осы. «Маняша» моя — просто рабочий солдатик, исполняет, что велено.

Мамаев опустился на стул, который прежде занимала я:

— Откуда ты это знаешь, Серафима? Или сновидцы могут в Навь проникнуть, туда, где нога человека не ступала прежде?

— Отчего же не ступала? Неужто не хаживали люди за Мокшанские болота и не возвращались даже?