Тут, не издав ни звука, я упал ничком в снег и тихонько там лежал, слишком измотанный и слабый, чтобы поднять свой собственный вес, не говоря уже о грузе. Вайрд прошествовал дальше, ничего не подозревая и продолжая говорить, пока его голос не заглушил ветер:

— Иисусе! Похоже, скоро начнется снегопад. Нам лучше поспешить…

Затем, я полагаю, он все-таки заметил, что я больше не тащусь за ним, ибо я еще минуту или две слышал его мягкие шаги по снегу. Старик наклонился надо мной и с отвращением произнес:

— Во имя Венеры Миртийской, да ты, лентяй, никак притворяешься, что уже устал? Еще только миновал полдень.

Я с трудом восстановил дыхание и глухим голосом с трудом сказал:

— Притворяюсь?.. Нет… что ты, fráuja…

Одной ногой, без всякого усилия, он перевернул тюк и, конечно, меня вместе с ним, так что теперь я лежал лицом вверх. Вайрд рассматривал меня с таким видом, словно он обнаружил под камнем мерзкую личинку, прилипшую к его оборотной стороне. Juika-bloth кружил наверху и с любопытством посматривал на нас.

— Я ослаб, — произнес я, — и хочу пить, а лямки натерли мне плечи. Не могли бы мы немного отдохнуть?

Вайрд презрительно заворчал, но присел рядом со мной.

— Только совсем недолго, — сказал он, — или твои мышцы остынут.

Откровенно говоря, я был уверен, что старик притворяется, заставляя себя бодро двигаться вперед, продолжая выкрикивать свои непрерывные монологи, делая вид, что не устал и не задыхается: небось обрадовался, когда я попросил остановиться, поскольку и сам давно этого ждал.

Вайрд запустил руку под снег и ощупывал землю вокруг, пока не извлек гладкий камушек.

— Вот, мальчишка. Когда мы пойдем дальше, положи этот камушек в рот. Это немного уменьшит твою жажду. Прежде чем мы двинемся, я пристрою шкуру под лямки, чтобы они поменьше натирали плечи. Со временем, разумеется, у тебя появятся там хорошие мозоли.

— Возможно, в дороге, — предложил я, — мы могли бы продать тюк?

— Не выдумывай, — сурово произнес старик. — Ты сказал, что сможешь нести его. Ты должен твердо усвоить, мальчишка: всегда надо держать слово. И ты сам напросился ко мне в попутчики. Я боялся, что ты задержишь меня, но, будучи человеком великодушным, согласился. Запомни хорошенько, мальчишка, надо всегда быть осторожным в своих просьбах, потому что ты можешь получить желаемое. Ну а раз уж получил, то теперь тебе придется стараться изо всех сил.

— Да, fráuja, — промямлил я неохотно.

— В компании со мной тебе, возможно, будет не слишком приятно или удобно, но это только пойдет тебе на пользу. Жизнь в лесу сделает сильным не только твое тело, но и дух. Да, мальчишка Торн, стань сильным, — он стукнул себя в грудь, — как я!

Потирая отчаянно болевшие плечи, я набрался храбрости и сказал:

— Не требуется большой силы, чтобы смеяться над страданиями другого.

Он всплеснул руками:

— Во имя Момуса, бога ропщущих, ты неблагодарный щенок!

Я промямлил:

— Никогда не слышал ни о каком боге ропщущих.

— Ну, это греческий бог, а чего еще можно ожидать от греков. Бог ропщущих Момус однажды разворчался даже на самого Зевса. Ему, видишь ли, не понравилось, что тот поместил рога быку на голову, а не плечи, ведь в этом месте бык сильнее.

Поскольку мне очень хотелось, чтобы старик еще посидел и поговорил, я сказал:

— Я полагаю, fráuja Вайрд, что ты не христианин. Уж очень многих богов ты упоминаешь.

Он ответил как-то загадочно:

— Я когда-то был им, но излечился.

— Должно быть, у тебя не было хорошего священника. Или пастора. Словом, священнослужителя.

Вайрд проворчал:

— Слово «пастор» означает пастыря, который стрижет овец. Я предпочитаю не быть овцой.

— А слово «циник» происходит от греческого kynos — «собака», — ответил я осуждающе. — Циники называются так, потому что вечно брюзжат на честных людей.

Мой спутник страшно возмутился:

— Много ты знаешь, молокосос! Циники сами назвались так, потому что собака, если ей предлагают какое-нибудь лакомство, обнюхивает и внимательно изучает его, прежде чем проглотить. А теперь вставай, мальчишка. Мы еще успеем добраться до пещеры засветло, если только ты больше не будешь падать. Argadjats!

Мы пошли дальше: он свободным шагом, а я с трудом и неуклюже. Я решил, что больше не стану жаловаться и с честью выдержу наш дневной переход, куда бы мы ни направлялись, а упаду, только если меня настигнет внезапная смерть. Я упорно тащился вперед и обдумывал разные головоломные вопросы вроде: предположим, медведь весит столько же, сколько здоровенная вьючная лошадь; спрашивается, какую часть от общего веса составляет вес его шкуры? Или: лошадиная шкура тяжелее медвежьей или легче? Это отвлекало меня от боли и усталости, и я действительно закончил этот ужасный переход, больше ни разу не упав. Готов поклясться, что он длился четыре года (хотя Вайрд и утверждал, что по церковному времени он занял всего четыре часа), и вот наконец мой спутник объявил:

— Мы пришли.

Я так обрадовался, что чуть не упал, но сумел удержаться на ногах.

— Где… пещера? Я не могу… снять этот тюк… пока не попаду в нее.

— Пещера вон там, — ответил Вайрд, показывая на склон, заросший густым кустарником немного впереди нас. — Но ты можешь с таким же успехом сбросить свой груз прямо здесь. Мы не зайдем в нее, пока он не выйдет.

— Он? — прохрипел я.

— Или она, — равнодушно произнес Вайрд, положив свои узлы.

Сбитый с толку и задетый его двусмысленным замечанием относительно пола, ибо принял его на свой счет, я с трудом отдышался и крикнул:

— Ты смеешься надо мной, старик?

— Тихо! — сурово произнес он. — Как бы ты не разбудил его — или ее. Никак ты обиделся, глупый мальчишка. Я говорю о медведе, а не о тебе. Откуда мне знать, кто там внутри: медведь или медведица? Я знаю только, что пещера у медведей излюбленное место для зимней спячки, и, похоже, один из них как раз сейчас там обосновался.

Согнувшись от мучительной тяжести, я выдохнул:

— Ты… собираешься убить… еще одного медведя?

— Ну, необязательно, — ответил Вайрд с испепеляющим сарказмом. — Может, он сам добровольно снимет с себя шкуру и вручит ее мне. Во имя великой реки Стикс, мальчишка, я велел тебе бросить груз на землю. Пока ты сам не упал без сил.

Я с трудом извернулся, освободился от лямок и позволил тюку свалиться на снег позади меня. Как ни странно, я после этого не сел и не лег, а обнаружил, что так и стою, согнувшись, и испугался, что теперь навсегда останусь в таком положении. Я пошатывался и топал ногами, пытаясь распрямиться, а Вайрд в это время натягивал и проверял свой боевой лук. Удостоверившись, что оружие в порядке, он закинул колчан за спину, так что оперенные концы стрел теперь торчали у него над правым плечом.