То, что это прекрасно понимает Стелла Ким – гораздо лучше, чем Томми, – кажется Мирьям столь же естественным, как и ее собственная способность запоминать факты. Для Мирьям, пожалуй, дело всегда обстояло так: мужское начало было чем-то вроде далекого знамени, развевающегося над ее жизнью, означающего бесспорный, но вместе с тем и отчасти внешний по своей сути союз – немного “не от мира сего”. Зато подруги-наперсницы, начиная с Лорны Химмельфарб, или даже раньше, и особенно явно и остро в случае Стеллы Ким, становились для Мирьям настоящей почвой под ногами, самой твердой землей. А может быть, даже и ногами, которыми Мирьям нащупывает землю, опирается на нее. Своими корнями прорастает в других. Потому-то Мирьям и смотрит сейчас как бы глазами Стеллы на сидящего напротив нее в артистической хипстера-сердцееда, усатого рекламщика Питера Матусевича, да и на второго, возможно, не такого уж и безобидного соперника – коренастого бухгалтера, который представляется Грэмом Стоуном. Стоун привстает, чтобы пожать Мирьям руку, и слегка кланяется. Помня, какому жесткому испытанию подверглась она сама, чтобы пройти на шоу “Кто, что или где”, Мирьям понимает, что ни одного из противников не следует сбрасывать со счетов. У Стоуна тоже игривая искорка в глазах, да к тому же в нижней части подбородка у него растет какая-то странная бородка, похожая на лобковые волосы: может быть, она маскирует складку двойного подбородка, но еще и явно намекает на то, что вступать в эру Водолея не возбраняется и бухгалтерам. Таким образом, пока в артистическую не входит Арт Джеймс, Мирьям остается единственной из присутствующих, у кого на лице нет растительности.

* * *

Арт Джеймс. Поскольку никто не в силах устоять против нынешней моды, лощеный, ухоженный, чисто выбритый Арт Джеймс в сером костюме, сшитом по мерке, появляется в сиреневой рубашке и широком галстуке из такой ткани, будто узор для нее рисовал то ли Клее, то ли Кандинский. Мирьям охотно носила бы платье из этой же материи. И все-таки, когда он радушно приветствует гостей фойе, чтобы все чувствовали себя как дома и не боялись неминуемого выхода на сцену студии, становится совершенно ясно, что Арт Джеймс являет собой живой феномен путешествия во времени. Это был изолированный от современного мира пришелец из того неопределенного времени, относящегося к 1950-м годам, когда любой человек возраста Мирьям впервые познакомился благодаря телевидению с легко узнаваемым щеголеватым образцом американской мужественности – с четким выговором и неуловимым духом севера Среднего Запада, – иными словами, с типом “телеведущего”, “хозяина студии”. Ведущего не важно чего – почти чего угодно. Для этого типа характерна прежде всего успешная сублимация той тяжкой травмы, которую получило поколение ветеранов Второй мировой – то самое поколение, откуда и вышла эта новая порода людей. Эта порода настолько завладела общественным сознанием и воображением, что нынешний мэр Нью-Йорка, Джон Линдсей, тоже является, по сути, “ведущим”. Но чего не знает Мирьям – при том, что память на всякие пустяки, которых у нее в голове хранится великое множество, что и позволило ей принять участие в одной из самых трудных телевикторин, – и при всей своей зоркой любви к тайным и подлинным еврейским, польским или русским именам разных американских знаменитостей, давно скрывшимся под звучными псевдонимами, – она не знает, что настоящее имя Арта Джеймса, занесенное в метрику при рождении, – Артур Семенович Элимчик.

* * *

Название игры. Когда Мирьям ступает на сцену телешоу, которое она смотрит пять раз в неделю, у нее появляется такое же сюрреалистическое чувство, как если бы она обнаружила собственное лицо среди множества лиц на коллаже из знаменитых людей, окружающих восковые фигуры Битлов на обложке пластинки “Сержант Пеппер” (умение опознать почти все эти лица – один из “салонных” трюков, к которым прибегает Мирьям, при этом у ее друзей буквально отвисает челюсть: они просто не в силах понять, как можно держать в голове такое бешеное количество имен собственных). Студия игры “Кто, что или где” являет собой нечто вроде кричащей авансцены, где сидят на стульях все трое участников (будто товары в витрине магазина), а за ними – синий занавес, в который вплетена звякающая мишура. И как это Мирьям раньше ее не замечала? Наверное, она всегда принимала это позвякивание за помехи в своем не очень исправном телевизоре. Над головами игроков красуются гигантские стилизованные буквы К, Ч, Г и индивидуальные табло игроков. Сейчас все три показывают “$125” – таковы первые ставки участников. Дикторский голос коротко объясняет правила. Услышав объявленную тему, каждый должен выбрать, какой вопрос из трех он предпочитает: “Кто”, “Что” или “Где”, а затем, оценив свои силы, выбрать сумму, которую он поставит на кон. От зрителей, сидящих в студии и скрытых за слепящими прожекторами, доходит далекий слабый гул, – на них можно вообще не обращать внимания. Однако Мирьям остро ощущает близкое присутствие Питера Матусевича и Грэма Стоуна: ее как единственную женщину усадили посередине, и теперь она, будто на званом ужине, должна реагировать на флюиды, исходящие от каждого из них. Звучит музыкальная заставка, почему-то страшно громко, и оба противника наклоняются к ней, чтобы пожелать удачи: Стоун – игриво, обнажив резцы, что неожиданно для человека с таким крепко сбитым телом и лобастым черепом, а Матусевич – с лисьим, постным видом, будто притворно сожалеет о своем намерении распотрошить ее точно так же, как распотрошил всех предыдущих соперников. Голос диктора нараспев произносит: “Кто? Что? Или – Когда? Это название игры! А вот ее ведущий, Арт Джеймс!”

Джеймс приветствует игроков, представляет их публике в соответствии со стандартными правилами – назвав место проживания и профессию – или, в случае домохозяек, ввернув какую-нибудь забавную фразу или коротенькую историю, относящуюся к их хобби или “интересам”. Проходя отбор для участия в этом шоу, Мирьям отрекомендовалась “активисткой” и предложила упомянуть о том, что во время первомайских протестов ее незаконно арестовали на ступенях Капитолия. Хотя в тот день были арестованы сотни людей, Мирьям с удовольствием относит себя к “Тринадцати с капитолийских ступеней”, потому что ее заключили в тюремную камеру для тринадцати женщин, и спустя тридцать шесть часов в числе этих же тринадцати она была освобождена и взята на поруки адвокатом Американского союза защиты гражданских свобод. В течение этих полутора суток она пользовалась – прилюдно и гордо, наравне с остальными – единственной общей уборной, а еще из солидарности с сокамерницами отказалась от единственной пищи, предложенной им за все это время. Тюремщики принесли в камеру сэндвичи с копченой колбасой, и тринадцать узниц – не столько из неповиновения, сколько из хулиганства – принялись отклеивать колбасу от влажноватого белого хлеба, в который она была впечатана, и пришлепывать эти липкие кружки к блестящей серой стене тюремной камеры. Лишь пара кружков отлепилась и упала на пол до того, как узниц отпустили, остальные так и остались там висеть, прочно приклеившись: мясные граффити. Политическое воззвание, сложенное из животного продукта и связующих добавок, из соли и ферментов.

А еще конечно же все тридцать часов заключения у нее из грудей сочилось молоко и потом, когда они ехали из тюрьмы вместе со Стеллой Ким и ее приятелем-хиппи в его черном “Додже”, на капоте которого был нарисован увесистый кулак. Мирьям уютно свернулась рядом со Стеллой на заднем сиденье, они забили косяк и слопали сэндвич с котлетой. Потом, нахихикавшись, уснули, но вначале Мирьям показала Стелле свой безнадежно промокший бюстгальтер под футболкой, и рассказала, что в тюрьме, когда никто не видел, она прикладывала к соскам грубую туалетную бумагу вместо промокашки.