— Ишь, шлюха, вынюхивает. Высматривает.

— Не боись: она и укусить может!

Тотчас объявили боевую тревогу. На аэродроме заклубились столбы красной пыли. Взлетев с аэродрома, метрах в трехстах над палубой плавбатареи пронеслись два наших истребителя. До чего же радостно видеть на крылышках красные звезды!

Слезы радости застилали наводчикам глаза. Их смахивали рукавами, не стыдились. Нет, здесь жить и воевать можно. Здесь веселее! Соколы в случае чего поддержат!

«Рама», не дожидаясь приближения к ней «яков», повернула на обратный курс.

— Нас-то она наверняка засекла… — сказал вслух старшина Бойченко. Широкоскулое лицо его было непроницаемо-спокойным.

Мошенский кивнул. Да, пожалуй…

— Товарищ командир! — обратился Бойченко к Мошенскому. — А может, не будем ждать, пока рельеф дна по картам сверят? Давайте я поговорю с хлопцами, мы поднырнем, проверим, глубина-то метров пять, не больше…

— Что вы, старшина! Что вы! — В голосе Мошенского прозвучало удивление и даже некоторая растерянность. — Какое может быть ныряние в такое холодное время года и в такую погоду?!

— Товарищ командир, да разве это холод?! Когда на торпедных служил, мы не такие души принимали! А эта погода — курорт! Почти лето. Разрешите?

Мошенский молчал. Конечно, соблазнительно — с бортов замерить глубину ручным лотом, а потом под днищем проверить дно и ровно сесть. Но ведь людям нырять в холодную воду!

Лейтенант Даньшин предложил:

— Давайте у доктора спросим, как с медицинской точки зрения…

Военфельдшер Борис Язвинский, или, как его между собою звали лейтенанты, «доктор Боря», находился как раз неподалеку, на палубе.

— Товарищ Язвинский! — позвал его Мошенский. — Поднимитесь на мостик.

Доктор выслушал Мошенского, подумал и уверенно ответил:

— Думаю, что можно, товарищ командир. Во всяком случае, ему, Бойченко. Он, насколько мне известно, старый морж.

Бойченко только и ждал этого:

— Так точно, доктор. Морж. В ледяной воде купался, а в этой как-нибудь…

— «Как-нибудь» не пойдет. Обтереться вазелином и кратковременно… Думаю, товарищ командир, двоих-троих здоровяков отберем, — подытожил Язвинский.

— Если только добровольцев… — согласился Мошенский.

Вскоре четверо добровольцев — Михаил Бойченко, Костя Румянцев, Иван Филатов, Алексей Рютин, раздевшись в рубке до трусов, усердно и весело растирались вазелином.

— Да зря эту пакость на себя мажем! — прогудел, растирая волосатую грудь, Иван Филатов. — Подумаешь, дело — нырнуть, дно ощупать… Не в прорубь же прыгаем…

— Ой, тише, доктор! Ой, ласкотно!

Леша Рютин, как мальчишка, вывернулся, выскользнул из быстрых рук Язвинского и стал растираться сам: боялся щекотки.

— Самое главное, Борис Казимирович, вы нам после «купания» по стопарику спиртика поднесите. Для согрева изнутри! — попросил Костя Румянцев.

Язвинский пообещал.

— Ну, о чем тогда речь! Пошли, хлопцы! — заторопился Румянцев.

Боцман и лейтенант Даньшин замерили глубину по обоим бортам. Она оказалась ровной, по пять метров. Мошенский, выслушав их доклад, задумался. Зачем посылать «ныряльщиков» — дно ровное и, наверное, чистое. Настойчивость самих «ныряльщиков» решила дело.

— Добро, — махнул рукой Мошенский. — Только, Бойченко, попрошу быть внимательнее. По два нырочка, не больше, и не заблудитесь под днищем: вода-то мутная…

— Не беспокойтесь, товарищ командир! — «Ныряльщики» зашлепали босиком по трапу. Впереди всех — невысокого росточка, шустрый Румянцев.

Обследовав грунт, «ныряльщики» сообщили, что под «Квадратом» дно сравнительно чистое и ровное. При этом Румянцев, пряча за спину порезанную о какую-то железку руку и стуча зубами от холода, заверял:

— Ровное, к-как паркет!

И Рютин уже не возражал и не вырывался, когда Язвинский растирал его полотенцем.

Командир плавбатареи был человеком непьющим. Более того, терпеть не мог ярых любителей горячительного. Но сейчас случай особый, доктор сказал: «Иначе заболеют… Очень замерзли».

— А горячий чай не годится?

— Годится. Только после спирта.

— Добро, доктор. Только аккуратно…

…Под руководством заводчан моряки открыли кингстоны подлежащих затоплению отсеков — нижних нежилых палуб, и «Квадрат» прочно сел на дно.

— Все, командир. Теперь вас в море не унесет. Порядок! — весело доложил Костя-воентехник.

— А вы чему, собственно, радуетесь? — строго спросил Мошенский.

— Радуюсь? — несколько растерялся Костя, но тут же нашелся: — Просто все сделали по науке. И еще маленькая формальность, товарищ старший лейтенант. — Костя протянул бумагу. — Подпишите акт.

Мошенский подписал. Костя козырнул, простился. Проследовал по трапу на катер. Теперь он почему-то был почти уверен, что судьба не сведет его больше с «Квадратом» и с его «цепким коршуном-командиром» — так окрестил про себя Костя старшего лейтенанта Мошенского.

Из-под низких облаков вынырнул и, прижимаясь к воде, шел на плавбатарею самолет.

— Самолет противника! Прямо по носу! — резко выкрикнул сигнальщик, и было видно, как дежурные расчеты носовых автоматических пушек завращали стволы, направили их навстречу самолету, готовые полоснуть огнем.

— Батарея! — прокричал своим расчетам лейтенант Даньшин, взметнул вверх руку и вдруг спокойным, будничным голосом произнес: — Наш самолет. Отставить!

Как разглядел, разобрал он? Ведь крикни резко то же самое слово «отставить», «отбой» — нервы людей были настолько собраны, напряжены, что, наверное, прежде чем смысл команды дошел бы до сознания, орудия дали бы долгую, точную очередь…

— Наш самолет, братцы!

— А издалека вроде был на немца похож…

«Да, здесь мы не соскучимся…» Мошенский проводил пролетевший правее «Квадрата» «ил», с отчетливо видимым теперь номером на фюзеляже и красной звездочкой на киле. Самолет пошел на посадку… «Надо срочно принять экзамен по знанию силуэтов наших самолетов от каждого сигнальщика, дальномерщика, комендора… А то собьем своего вместо немца».

На мостик поднялся радист Сергеев:

— Товарищ командир! Радиограмма из штаба.

В радиограмме сообщалось, что противник ведет атаки на город, пытаясь взять его штурмом. Новой постоянной задачей плавбатареи № 3 является защита Херсонесского аэродрома, наблюдение за воздухом и морем.

Мошенский подозвал комиссара. Ознакомил его с содержанием радиограммы, попросил довести до сведения всех плавбатарейцев, что немцы начали штурм города, а это значит, — предстояла горячая боевая работа.