Я кивнула и пошла вперед, выигрывая время на размышление о дальнейшем поведении и заодно осматриваясь по сторонам.

Плюшки-ватрушки, да тут бардачина не хуже, чем в той комнате, в которой я очнулась. Возле стен ворохи ношеной одежды, на стенах всё те же заляпанные картины неизвестных девушек, а тускло светящиеся люстры прямо-таки взывали к помывке.

— Можно я схожу одна? — спросила я у мага, который задумчиво шагнул следом за мной.

— А? — словно очнулся он и осмотрелся по сторонам. — Да-да, конечно. Всё равно убежать ты не сможешь, а навредить себе там не получится.

Он остался снаружи, а я гордо захлопнула обшарпанную дверь перед его носом. Вот и пусть остается на страже, а я пока приведу себя в порядок и подумаю, как быть дальше.

Про туалет я промолчу — пощажу ваши нервы. Скажу лишь, что в девяностые года в привокзальных туалетах было чище.

— У тебя так много мелких слуг, почему же ты не прикажешь им убраться? — спросила я, когда вышла в коридор, отряхивая руки после мытья над ржавой раковиной.

— Они у меня только шить умеют. Во всём остальном… Эй, ты, унеси отсюда тряпьё! — громко скомандовал маг, когда в конце коридора мелькнула трепещущая крылышками фигурка.

Иглотык сразу же подскочил к указанной куче, попытался схватиться за воротник лежащей мантии и поднять её, но та оказалась сильнее и потянула его вниз. После трех минут безуспешной борьбы безоговорочная победа оказалась за мантией, а иглотык стал похож на куколку гусеницы, которая приготовилась стать бабочкой.

Маг вздохнул и махнул платком. Иглотыка тут же вырвало из цепких рукавов и унесло в соседний коридор.

— Видишь, они ничего толком сделать не могут. Поэтому я так и живу.

— Так сам уберись, не переломишься.

— Не могу, — развел руками маг. — На мне лежит проклятие и снять его может только прекрасная дева.

35

Я тут же подумала, что прекрасная дева это я. Даже зарделась чуточку. Совсем немного, как краешек солнца, показавшийся из-за горизонта. Нет, ну приятно же слышать такие вещи.

Прекрасная дева…

Как звучит, а?

Вас часто так называли? Вот и я не могу вспомнить, чтобы баловали таким эпитетом.

Правда, черный маг тут же оправдал свою черноту, когда добавил:

— Жаль, что ты не подходишь под это определение…

Вот тут красное солнышко зашло за тучку и вряд ли показалось бы в ближайшие полчаса. Я обиделась! А потому что нельзя быть на свете черным таким. Мог бы ещё пять минут порассыпаться в комплиментах, я полюбила бы ушами и помогла бы ему, а теперь…

— Почему это я не подхожу? У меня и стать есть, и сесть найдется, даже лечь обнаружится! Чего тебе ещё, собаке, надобно-то?

Колдун опешил от моего напора. Ну да, непривычно ему с такой как я разговаривать, судя по всему, ему попадались в основном те, кто плакал, просился к маме или вовсе уходил в глухую депрессию. Я же улыбалась, пританцовывала и иногда подмигивала. А что мне оставалось делать? Только вводить предполагаемого противника в состояние удивления и изумления. Пусть поволнуется и подумает на будущее, как похищать землянок.

— Ты мне нужна для жертвоприношения, — хмуро ответил маг, когда налюбовался на мои ужимки и прыжки.

Вот тут уже пришла моя очередь икать от удивления и думать — сколько седых волосков вылезло от его слов? В детстве я была нужна для партии в домино, когда соседские старики выползали летним вечером. В девичестве была незаменимой для похода в кино или в компанию к мальчишкам. В молодости была нужна для создания полноценной семейной ячейки, а вот сейчас…

Нет, для жертвоприношения я ещё никогда не была нужна. Не то чтобы меня это как-то обижало — не нужна и не нужна, не больно-то и хотелось. Хотя, если учесть, что жертвоприношения всегда оборачивались спасением жертвы каким-нибудь киношным красавчиком, то я не прочь была чуточку побыть на месте блондинки для Джеймса Бонда.

Увы, в этом замке Джеймсом Бондом и не пахло. Сказала бы я, чем пахнет, но пощажу ваш желудок, ведь вы можете в этот момент поглощать пищу, а описываемый запах крайне негативно скажется на пищеварении. А уж когда маг с простой, человеческой улыбкой Владимира Ильича Ленина распахнул дверь в темный зал, то ещё один запах прибавился к остальной когорте.

Я про запах страха, а вовсе не про то, что вы подумали!

Мне действительно в первый раз после перемещения стало страшно. До этого всё воспринималось как крайне увлекательное приключение с возможным дополнительным бонусом в финале, а сейчас у меня даже волоски на бровях встали дыбом. Я всё ждала, что появятся освободители с платками наперевес, но шли минуты, а вот освободители-то как раз идти и не торопились.

— Не озирайся, никто тебе не поможет, — проскрипел маг и толкнул меня в спину.

От этого толчка я влетела в темный зал, и он тут же осветился мертвенным зеленым светом, как будто в каждую глазницу десятка черепов, что стояли на комодах у стены, вставили по горящей дискотечной неоновой палочке. Подсветились пучки гнилушек под потолком зала, пустили лучики сабли и кинжалы на стенах, даже щели половых досок загорелись зеленым, словно под полом включили мощный прожектор.

С потолочных балок свисали коконы спящих летучих мышей. Или иглотыков в плащах. Я не разобрала на расстоянии, да и не очень-то хотелось выяснять. Вот они не светились, зато мертвенным светом подсвечивались балки и от мелких телец на пол падали огромные тени.

А в центре этого светового шоу находился покрытый алой тканью стол с четырьмя зажимами для рук и ног. А может быть ткань была и белой, вот только она покрасилась от жертвоприношений?

А может это я сама себе нагоняла страха…

— Что это? Ты же сначала говорил, что я буду убираться, готовить и стирать. А это зачем? Какое жертвоприношение? — я постаралась чтобы голос не дрогнул, но вряд ли у меня это получилось.

— Тогда я лишь смотрел на твоих защитников и латал дыры в своей обороне. Теперь мы наедине и… — маг взмахнул платком. — И я могу наконец снова попытаться освободить свою любимую. И снять проклятье…

Я не могла пошевелиться. Вот даже моргнуть не удавалось. И как назло зачесался нос. Вот раньше он даже не думал чесаться, а сейчас заныл так, что если я его не почешу, то тут же спрыгнет с лица и помчится в уголок чесаться о что попало.

На фоне представленной картины слова