— Я знаю. Я бы принес его. — Мужской голос звучит приглушенно и пробирает до мурашек, но Богдан не спешит отпускать меня.

— Я… Я в порядке. Спасибо…

— Юлиана, — шепчет и утыкается в мои волосы.

— Богдан, нет. — Упираюсь руками. Я даже не представляю, как от меня сейчас пахнет, но явно не розами. — Я… Я тоже писала ему, но также не получила ни одного ответа. А потом перестала…

Наконец, Богдан отстраняется, но все равно смотрит мне в глаза. Настенное бра, которое я включила, когда проснулась, не дает много света. Лицо Богдана в тени, но я чувствую, как он хмурится.

— Ты мне не веришь?

— Верю, — отвечает, но при этом хмурится еще больше.

— Мне нужно умыться.

— Проводить?

— Нет. Я в порядке.

— Юлиана, я могу кое-что проверить в твоем телефоне?

— Да. На нем не стоит пароль, — отвечаю прежде, чем успеваю подумать, и даже не проверив входящие.

* * *

Добираюсь до ванной и сама пугаюсь своего отражения в зеркале. Лицо, шея, грудь, руки — все покрыто сыпью. Включаю воду и осторожно умываюсь. Стараюсь не смотреть на обезображенное лицо. Сейчас я похожа на жабу, и показываться в таком виде совершенно не хочется. Только выбора у меня никакого нет, и я выхожу из ванной.

Богдан разговаривает по телефону, и до меня долетает обрывок его разговора:

— Не знаю, Паш. Это вряд ли. Почему? Да потому что Юлиана уехала раньше. Вот почему! Не успела бы Дарья добраться до ее телефона. Нет, Паш, никакого черного списка у Юлианы нет… Да помню я, что и у отца ее номер тоже открыт… Посмотри еще раз. Так! Нет! Давай, я сейчас тебя наберу с номера Юлианы… Все. Отбой. Сейчас перезвоню…

Богдан отключает звонок и берет в руки мой телефон. Пока он снова звонит, тихонечко крадусь в большую комнату к своей малышке. Моя крошка спит как звездочка — широко раскинув ручки и ножки. На ее ручках надеты специальные рукавички антицарапки, явно большего размера, чем я покупала.

— Юлиана? — шепчет мама, проснувшись. — Тебе лучше?

— Да, мам, спи. Все хорошо.

Машинально касаюсь груди. Я не кормила грудью дочь, как слегла с температурой, и, боюсь, что молоко перегорело.

Осторожно прикрываю им дверь и иду в свою комнату. Сильнее запахиваю полы халата, чтобы не было видно сыпи на шее и груди, только лицо все равно не скроешь. Несмотря на то, что подошла я совершенно бесшумно, Богдан сразу поворачивается в мою сторону.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает обеспокоенно вглядываясь в мои глаза, словно пытается увидеть в них ответ.

— Хорошо. Ты зачем Павла разбудил? Мог бы утром позвонить. — Отворачиваюсь от его пристального взгляда.

— Он еще не спал. Это здесь уже почти утро, а у нас… Там, — исправляет себя Богдан. — Еще, можно сказать, детское время.

— И все равно. — Опускаю лицо и прикрываю его рукой. — Не смотри, пожалуйста.

— Юлиана, не обращай внимания. Это всего лишь сыпь, которая скоро пройдет. Уже намного лучше…

— Лучше?! — переспрашиваю испуганно. Как же я тогда выглядела, если сейчас «уже лучше»?

— Намного. Держи… — Он протягивает мне телефон. — Я позвонил ему с твоего номера. Надеюсь, ты не будешь сильно меня ругать? — Пытается улыбнуться, но мне не до этого. — Завтра он еще раз встретится с твоим отцом и посмотрит его телефон.

Богдану удается привлечь мое внимание.

— Думаешь, ему добавили мой номер в черный список?

— Думаю, да. Но есть одна неувязочка.

Он кивает на мой телефон, который я опять не проверила на входящие. Все равно пока не готова решать рабочие вопросы.

— Какая?

— Тогда бы и он у тебя должен быть в черном списке.

— Почему?

— Потому что ты тоже не получала его сообщения, — повторяет Богдан.

— Значит, папа действительно мне звонил и писал?

— В том-то и дело, что звонил, Юлиана. Я бы не стал тебя обманывать, чтобы просто успокоить.

— Но я не блокировала его. У меня никого нет в черном списке, потому что очень много звонков по работе.

— Да, я видел.

За окном ночь, и я совершенно не знаю, как быть с Богданом. Вроде бы теперь я могу закрыть за ним дверь, но как сказать ему об этом, не представляю.

— Ты есть хочешь? — спрашивает у меня, и я понимаю, что не просто хочу есть, а голодна ужасно.

— Да. — Киваю.

— Идем. Разогрею.

Вскидываю брови, и мое удивление не остается незамеченным.

— Тетя Дана допустила меня до святая святых, «покормить ее сладкую Булочку». Так что экзамен я прошел. — Хвастается своими «достижениями» Богдан.

— «Тетя Дана»? — переспрашиваю его.

— Она сама себя так назвала. Вот и «приклеилось».

Я даже не представляю, что могла рассказать ему Данка.

— Не волнуйся, у тебя очень хорошая, а главное — надежная, подруга, — успокаивает меня Богдан, словно читает мои мысли. — Я столько раз руки никогда в жизни не мыл! Честное слово.

— Извини. — Не могу сдержать улыбку. — Данка она такая.

— Мировая тетка у Снежаны. — Богдан дает очень верную характеристику Аличевой.

— Это точно, — соглашаюсь с ним, но при этом чувствую укол совести, что не рассказала ему о дочери. Он тут же улавливает мое настроение, и между нами повисает напряженная пауза.

— Никогда не прощу себе, что пропустил ее рождение, — корит себя. Хотя в этом, наверное, больше моя вина, чем его. И вдруг хмурит брови. — Так это получается, что и твой отец ничего не знает о Снежане?

Отрицательно качаю головой, как никогда остро ощущая свою вину.

— Мне очень жаль… — Вздыхаю.

Но это просто слова. Они просто звук, и ничего более.

— Ты знаешь, мне кажется, что так было даже лучше, — как-то странно произносит Богдан.

— Как? — переспрашиваю, так как не уверена, что поняла его правильно.

— Что о рождении Снежаны никто не знал, — подтверждает мои опасения Богдан.

— П-почему?

Богдан молчит, и мне становится совсем не по себе.

— Богдан! — требую от него ответа. — Я должна знать.

— Не волнуйся. Я никому не позволю причинить вред Снежане, — произносит мягче, но в то же время с таким внутренним стержнем в голосе, что рассеивает почти все мои сомнения. — А если учесть еще и тетю Дану, то, я думаю, «волноваться» стоит за тех, кто косо посмотрит в сторону Булочки.

От услышанного от Богдана прозвища, которым Аличева наградила мою дочь за пухлые щечки, не могу сдержать улыбку. Моя маленькая, пухленькая, самая сладкая Булочка. Как же я соскучилась по ней!

— Юлиана, а почему именно Снежана? — спрашивает Богдан, прерывая мои мысли о том, как я затискаю свою дочь,