Мы бежали. Тени испуганно вздрагивали впереди, пытались оторваться от нас и... не могли. Ветер толкал в спину, подгонял. Сильный ветер, теплый, он пока не обжигал, пока... Его пора придет завтра утром. А сегодня – ночь. Последняя ночь. Она и обе ночи перед ней изменились, они перестали быть темными. А привычные луны – зеленая и оранжевая, уже не следят за нами. И ночи становятся все светлее и светлее. Эта ночь самая светлая, еще светлее ночи белой луны. Но ее пора еще не настала, а оранжевая и зеленая затерялись в блеске Карающей. Вчера ночью их еще можно было увидеть, а теперь все небо в облаках. И у них цвет крови на снегу. Завтра...

А завтра ночи не будет.

Будет день. Долгий, долгий ДЕНЬ.

День, когда на небо приходит третье солнце. День, когда все живое прячется под землю, в пещеры и убежища, прячется и ждет. Ждет, когда долгий, долгий день сменится ночью. Ночь будет короткой и светлой, за ночью придет обычный день, теплый или жаркий. Потом опять ночь и опять день... Пройдет еще много лет до следующего долгого-долгого дня. Дня, что длится три обычных дня и три обычные ночи. Дня, после которого умирают все, кто не нашел убежища. Умирают сразу или через сезон-другой. Теряя шерсть, зубы, глаза, покрываясь ранами и струпьями.

Идет День Смерти, День Кары.

Ту, что смотрит на нас багровым глазом, так и называют – Карающая.

Мы бежали от Карающей.

Не знаю, смог ли кто-нибудь убежать от нее. Убегу – узнаю. Кажется, я научился смеяться над собой. Вожак тоже иногда так смеется.

Наш долгий бег начался с вопроса.

Вожак разговаривал с Зовущей. Я слышал их и не слушал. Т'ангайя иногда говорила с вожаком, не часто, но чаще, чем со мной или с другим т'ангом. Часто она разговаривала только со своим Четырехлапым. Я старался не подходить к Зовущей. От ее запаха кружилась голова, кровь приливала к низу живота, и Зверь начинал ворочаться и рваться к самке. Думаю, у Зовущей подходила пора выбора. Или уже подошла. И кого она выберет? До поиска Игратоса я бы, не задумываясь, сказал, что кого-то из Кугаров. Но после Чаши Крови так уже не скажу. Просто не знаю. Нет, не после Чаши, позже. После камня Ипши. Когда я заметил, как Зовущая смотрит на меня. Или на нашего вожака. Вот я и не знаю, кого она выберет. Может, любого из нас. Я только прошу Прародителя, чтобы это был не Игратос. Лучше уж меня. Или Кота. Вряд ли она позовет Охотника. Думаю, его она позовет, если он останется единственным самцом возле нее. Или не позовет – только Прародитель знает, что творится в голове Зовущей. Почему одного т'анга выбирают два-три раза подряд, а другого ни разу? Не знаю. Ни одна из них так и не сказала.

Чтобы Зовущая выбрала не т'анга... Еще вчера я бы сказал, что такого быть не может. Но вот смотрю на Зовущую рядом с нашим гладкокожим вожаком, и «быть не может» медленно тает, как лед в руке. Почему быть не может? А надевать ошейник на Зовущую – это можно? А собрать такую стаю, как у нас? А у кого еще был такой вожак?

Очень странное мне думалось, пока я смотрел на двоих, что сидели рядом, но как бы в стороне от всех. Их тихие голоса терялись в темноте, ветер трепал клочки слов и тут же уносил их дальше в пески.

Это было на привале, после заката, когда темнота обступает со всех сторон, лун еще нет и кажется, что света никогда не было и уже не будет. После того привала, с колодцем, мы целый день уходили от Дороги, а горячий песок хватал нас за ноги и не торопился отпускать. Я лежал, вспоминал вчерашний колодец и вкус его воды. Только вспоминал, набрать воду нам было некуда. С собой мы взяли только то, что смогли выпить.

Вожак сумел-таки достать воду. Он походил вокруг колодца, потрогал руны на крышке, постучал по ним рукоятью кнута и... вода поднялась до самого верха.

– Как?!

Воин из клана Котов смотрел на вожака с таким обожанием, что тот не выдержал, отвернулся и махнул рукой.

– Я просто включил насос. Только не спрашивай как я это сделал.

– Не буду, – восторженно выдохнул Кот.

Я тоже не стал спрашивать, хоть и понял половину сказанного, а несколько слов вообще были на незнакомом языке. Он отличался от всеобщего, как снег от талой воды.

Ну вот, опять о воде. Все мысли возвращаются только к ней.

Перед уходом вожак закрыл колодец.

– Чтобы другим не досталось, – фыркнул Охотник.

Вожак промолчал, двигая крышку на место. Кажется, я слышал тогда слабый треск, будто неуклюжий ученик наступил на тонкую сухую ветку.

– Зачем? – спросил молодой Кот и добавил, когда вожак посмотрел на него: – Зачем надо закрывать?

– Песок быстро забьет открытый колодец, испортит механизмы... – Вожак отвечал так, будто думал о чем-то своем, а говорил... говорил для того, чтобы ему не мешали думать.

– А как открыть... потом?

Если ученик хочет учиться, он спрашивает, а если наставник не хочет отвечать... Но молчать вожак не стал. Он ответил, все еще о чем-то думая:

– Потом? Знающий всегда откроет, а дураков везде хватает – одним больше, одним меньше...

После такого ответа Кот надолго замолчал.

Ветер шепнул «Карающая», и колодец с холодной и вкусной водой перестал занимать мои мысли. Усталость тоже исчезла, словно долгий жаркий день мне только снился. Тело наполнилось силой, мысли стали ясными и четкими, а слух и нюх обострились. Так всегда было со мной, когда опасность смотрела на меня голодными глазами или дышала в спину.

– ...не знаю, сколько прошло лет. Это чарутти считают сезоны и лета. А я просто живу, – донесся до меня голос Зовущей. – Давно они ушли. Мать моей матери помнит Хранителей. И Войну она помнит. А вот моя мать родилась уже без них.

– Когда это было?

Голос у вожака тихий, спокойный и требовательный. Таким голосом говорят с молодыми воинами, и не ответить никак нельзя.

– Давно, – повторила Зовущая. – В тот год приходила Карающая. Потом моя мать стала Зовущей, родила меня, и Карающая опять приходила. Теперь я стала Зовущей, а чарутти говорила, что Карающая скоро откроет свой глаз.

Вожак тяжело вздохнул и долго сидел молча.

– О чем молчишь? Зачем спрашивал? – Кажется, Зовущей надоело сидеть в тишине.

– Считаю, – опять вздохнул вожак. – Много лет прошло, получается.

– Ты чарутти? Умеешь считать?

– Умею.

Я не видел улыбку вожака, только слышал, но эта улыбка не показалась мне веселой.

– Последнего Хранителя у... ушли за три года до прихода Карающей, потом было два эролла – два раза по двадцать пять, вот и получается пятьдесят три года. Или сто шесть сезонов, – добавил он задумчиво. – Много. Много времени прошло.

– Не знаю, о чем ты говоришь, – зло рыкнула Зовущая. – И не понимаю зачем. А то, что мы скоро все передохнем, – это я понимаю. Нас убьет жара или Карающая.