Наконец он поднял голову от моего плеча, коснулся носом моего носа, а я улыбнулась. И порадовалась, что темно и он моего лица рассмотреть не может, потому что даже я, даже в таком состоянии, уловила и прочувствовала эту свою улыбку — пьяной от полученного удовольствия женщины.

— Было здорово, — проговорил он негромко, но тон был очень довольный.

— Было здорово, — повторила я за ним эхом. Моя нога соскользнула с его бедра, рука продолжала гладить его плечи, а губы сами потянулись к его губам, как только он склонил голову чуть ниже.

— Не жалеешь?

— Нет. С чего бы?

— Да, да, я помню. Ты бежала сюда бегом.

Мне оставалось лишь посетовать:

— Ты точно этого не забудешь.

— Ни за что. — Он перевернулся на спину, и я оказалась у него под боком. Пристроила голову на плече Антона, и тогда уже, в потёмках, принялась оглядывать комнату. Но кроме очертаний и стен ничего толком рассмотреть не могла.

— У тебя тоже спальня-кабинет? Как у отца?

— Что-то вроде того.

— Это странно.

— Почему? — Он заложил одну руку за голову и вздохнул, я бы сказала, что с чувством выполненного долга. Хорошо выполненного.

— Потому что все нормальные люди стараются дела и удовольствия не смешивать. А у вас, я посмотрю, это в чести.

— У вас — это у кого?

— Ты понял.

— Нет.

— Понял, — настаивала я, мне даже в бок его пихнуть лень было. Тело было таким расслабленным, меня почти не слушалось. Я могла только дышать и щуриться от напавшей сонливости. Щекой прижималась к горячей коже мужского плеча, под ладонью, что лежала на его груди, курчавились жёсткие волоски, я чувствовала резковатый мужской запах удовлетворённого мужчины, и мне было хорошо и спокойно. И хотелось спать.

— Лера.

— М-м?

Антон погладил меня, ладонь прогулялась по моему боку и остановилась под грудью.

— Завтра утром ты проснёшься, и я хочу, чтобы ты мне улыбнулась.

Я непонимающе моргнула, голову подняла, снова столкнулась носом с носом Антона, потому что он, оказывается, мне в лицо смотрел.

— Думаешь, я не сделаю этого без напоминания?

— Я не знаю. У тебя так много в голове лишних мыслей, что я не знаю.

— Это ты о моих сомнениях на твой счёт?

— Это я о них.

Я немного развернулась, чтобы быть к нему лицом, и проговорила ему в губы:

— Скажем так, некоторые из них ты удачно развеял.

Антон тоже улыбнулся, я почувствовала, как его губы растянулись, потом руки подтянули меня повыше, на его тело. Ладони устроились на моих ягодицах и сжали их.

— Серьёзно? Ну, я могу стараться всю ночь, чтобы к утру ни одного не осталось. Чтобы ты не усомнилась ни на мгновение… — Хохотнул. — Чтобы ни одного тёмного пятнышка на мне не увидела.

Я обвела пальцем его лицо.

— Думаю, скорее я предпочту закрыть на них глаза. Со спальней-кабинетом ты вряд ли избавишься ото всех тёмных пятен… на своей репутации.

— Я буду стараться, — пообещал он и меня поцеловал.

За последний месяц это стало для меня вторым потрясением, честно. В первый момент, когда я увидела эту газету, а точнее, свою фотографию на первой полосе, я перестала дышать. И дело не в том, что это было безумно приятно, и сбылась моя мечта, увидеть своё имя в газете, нет, дело было в заголовке и в другом снимке, рядом, на котором меня и узнать-то было невозможно, настолько он был некачественным и тёмным. И оттого ещё более неприличным. Так мне, по крайней мере, показалось. Узнать слившуюся в страстных объятиях парочку на нём, возможным не представлялось, но выглядела фотография откровенной порнографией, не знаю, как так получилось. Правда, со стороны я на себя во время поцелуев не смотрела, может, всё на самом деле так? И я столь откровенно висну на мужчинах, впиваюсь им в губы поцелуем, и позволяю их рукам залезать мне под подол… и всё это на виду у людей.

— Антон, сколько я выпила в тот вечер?

Он оглянулся на меня, увидел газету в моих руках и раздосадовано вздохнул.

— Лера, выброси её!

Антон говорил это уже в третий раз. В первый раз сказал, ещё передавая мне её в руки, посоветовал выбросить и не заморачиваться; во второй предпринял попытку сделать это сам, а когда я её спрятала, лишь рукой махнул. И вот теперь.

Я и сама знала, что выпила в тот вечер, что мы провели в «Колесе», не так много. Пьянило и заставляло меня делать глупости другое, возбуждение. И, наверное (это я сейчас подсознательно себя оправдываю этим «наверное»), я позволила себе лишнего. Я позволила себе развязность и распущенность, будучи уверенной, что в самом скандальном ночном клубе области, где каждая вторая парочка ведёт себя подобным образом, на нас с Антоном никто внимания не обратит. И вот, пожалуйста, спустя два дня в самой серьёзной по областным меркам газете, на первой полосе, наше с ним фото. Где он меня, пьяную, лапает. В статье, которая прилагалась на соседней странице, было написано не так, точнее, другими словами, но смысла это не меняло. А вот по самой статье, довольно большой, надо сказать, ощущение складывалось такое, что до этого инцидента меня собирались выставить едва ли не святой. Автор перечислял немало моих заслуг, и то, что я дипломированный педагог, и что внеклассную работу в летние месяцы веду, и что грамоту имею (в единственном, и надо полагать, последнем экземпляре, конец моей карьере), потом про отца говорилось, и опять же про мою несчастную долю, как меня бросили в раннем детстве и забыли. А под занавес вот такую плюху мне в лицо: запустила руку в давыдовские деньги и пустилась во все тяжкие с самим Бароевым, которого молва прочила Борису Давыдову в зятья, причём в мужья другой дочери, не мне. Поэтому я ещё и разлучница, а не только корыстная особа. И ладно, если бы всё ограничилось этой фотографией сомнительной, на которой меня не узнать, но нет, главным был мой снимок с последнего ЕГЭ, где я в скромном платье и с официальной улыбкой, торжественно вручаю ученикам пакеты с экзаменационными билетами. Тоже для газеты снимали, правда, профильного педагогического издания. Где они достали снимки? И кто им разрешил?! И на фоне меня официальной — я в клубе, пьяная и развратная.

— Меня уволят с работы, — пришла я к неутешительному выводу, повалилась на постель и закрыла лицо газетой. От неё ужасно пахло, надо сказать.

Антон прошёл с балкона, на котором говорил по телефону, в спальню, присел на кровать и провёл ладонью по моей ноге. Погладил, потом в коленку меня поцеловал. Это он так успокаивал. У меня жизнь рушилась, а он мои ноги оглаживал. Ногой я дёрнула.

— Снежинка, не переживай. — Он замялся ненадолго, затем продолжил: — Ты не кинозвезда, все забудут об этом уже завтра.