– Это у меня не подумавши вылетело, а ничего крамольного в мыслях не держал. Только господину Дварфинку надо особое охранение приставить как государственной персоне, а за это мне спокойней будет.

Кондрат Кузьмич цепочку в карман спрятал, воды из кувшина хлебнул и говорит:

– Гм. Пожалуй, и приставь для сохранения. А только чтоб не видно было. Господин Дварфинк личность за свою сохранность тревожная и мне на тебя протестную жалобу заявлял, а на хвосте у себя сидеть не разрешает. Тут деликатность надо со всей тщательностью держать, а не топать сапожищами и в нос сопеть. Внятно ли излагаю?

– Внятно, Кондрат Кузьмич, – отвечает Лешак. – Дозвольте исполнять.

– Исполняй уже, – махнул на него Кондрат Кузьмич и пошел в подвалы. А потому как сам опасался за сохранность своего стабильного фонда от бунтарных лихачей, лично все проверял утром и вечером, да охраны натыкал столько, что сам на нее плевался на каждом шагу.

Башка и его лихая компания совсем в раж вошли и беспредельничали вкрутую, да ни одна душа им поперек ни сказать, ни сделать не могла. Вконец ополоумели. Машины на большой кудеярской дороге стали промышлять. Перегородят своей драндулеткой путь, заморскую марку побогаче стормозят и велят выходить, руки за голову, да карманы выкладывать. А так много насобирали. Ну а ежели сказать, деловая шишка случайно попадется или там с недогляду авторитетная, под большой охраной, так с этими они не связывались, а сразу деру давали в обратную сторону. Вот ежели охрана малая, тогда еще могли поотгрызаться, пострелять. Один раз вовсе деловому в бензинный бак из пистоли попали, фейерверк был могучий, аж дух захватило у всех троих.

А в другой раз сами без драндулетки остались – в столб вкатились да разбежались в разные стороны от специальных людей Иван Сидорыча, которые на них засаду поставили. Никого опять Лешак не поймал. А они недалеко убегли. На другой улице собрались вместе, фантомаски с себя посрывали и идут как ничего не бывало, шпана сопливая, руки в карманы. Никто на них и не подумает. А все в городе только мордоворотов себе в фантазии рисуют и сами этим стращаются.

Вот до кабака разгульного дошли, а оттуда хорошо отдохнувший выбрался и к машине ногами перебирает, в стороны расшатывается. Они маскировку опять напялили, ключи у него отобрали, да чтоб не шумел, по земле повалтузили, бока по-быстрому намяли ему и уехали.

А тут им запас оружный пополнять приспело, и пошли в сумерках к тайнику, да там на сюрприз натолкнулись. Сидит посреди тайника зеленорылый Вождь, целый и невредимый, пистолю на них наставил и лицом смотрит восклицательно. А сам весь, наоборот, пожухший, потощавший, зеленее обычного, одёжа на нем в земле будто вывалянная.

– Ну что, – говорит, – встретились? А теперь я вас не выпущу.

– Не так чтобы приятно встретились, – отвечают ему, – и чего тебе от нас надо?

– А я, – говорит, – догадался, кто такие черные лихие налетчики в городе промышляют. И давно вас здесь ожидаю для серьезного разговору.

– Нам с тобой разговоры вести не о чем, – отвечают, – разве что скажешь, кто наших товарищей в кутузке пожег. А тогда мы тебя трогать не станем и сами тебя отпустим, потому как ты хоть и бессмысленное рыло, да жалкое и ничтожное.

А Вождь пистолей в руке дрогнул, зеленым рылом посуровел и говорит:

– Это я вам теперь условия ставить буду, затем что мне терять нечего. Я, – говорит, – вас разбойному делу вовсе не учил, а наобратно, патриотизм у вас развивал и за святое озеро водил. А вы это дело предали и на душегубстве карманы себе набиваете. Но я вам теперь другой шанс дам, если вы опять со мной пойдете за святое озеро и славу Кудеяра. Наберем новых бритых голов и начнем заново патриотизм восстанавливать.

– А если не пойдем? – спрашивают.

– Тогда я вас убью, – отвечает Вождь и опять пистолей дрыгает, – без всякой жалости.

А они переглянулись между собой и сделали вид, что соглашаются.

– Ладно, – говорят, – твоя взяла. Только скажи сначала, кто кутузку пожег.

– Этого я не знаю. А может, сам Кащей пожег в отместку. Рука-то у него крепкая, да законы наши мягкие, а вот и обошел их и полюбовницу свою утешил, которой вы звездоносность попортили.

– Может, и Кащей, – кивают задумчиво. – А только нам до него не добраться.

– Вовсе незачем вам до него добираться, – подговаривает их Вождь, – а свою месть можно по-другому совершить.

– Это по какому другому? – спрашивают.

– По-нашему, бритоголовому. Мы святое озеро отстоим, всех оскорбительных иноплеменцев изгоним, Кудеяр против кромешной власти восставим, вот и будет Кащею шишка на голове. Кресла своего лишится, и наша власть тогда настанет.

А сам уже поверил, что они согласны и снова за святое озеро пойдут, и пистолю опустил, да рылом опять восклицательный стал. Тут они его и повалили на пол. Пистолю вырвали, ремнями по рукам-ногам скрутили, тряпку в глотку воткнули.

– Мы тебя долго слушали, – сказал Башка, – а больше не станем, потому как надоел. И подозревать больше ни в какой грязной политике не станем, а просто снесем тебя куда надо.

Так и сделали. Положили его, ровно бревно, на плечи и потащили к машине. Довезли тихо до главной площади, а там к темному фонарю подвесили кверх ногами. Вспотеть, конечно, пришлось, да от света хорониться и милиции шастающей, но исполнили быстро и без лишних слов. А фонарь тот стоял аккурат напротив совещательного кабинета Кондрат Кузьмича, и утром из окна мэру привелось бы узреть подарок, ежели б раньше не сняли.

Но его как раз постовая милиция убрала с виду, когда солнце вставать начало. Да тут же за Иван Сидорычем послали как главным охранителем порядка, затем что такие показательные подарки перед окнами самого Кондрат Кузьмича не шутка и подлежат государственному расследованию. А только Иван Сидорыча нигде сыскать не могли, ни в постели, ни в подвалах дознавательных. Решили пока снятого на воздухе подержать и в новую каталажку, взамен сгоревшей, не сажать, а не то, думают, он совсем дух из себя выпустит, а им отвечать. Уж больно зеленущий был и глаза все обморочно закатывал, а говорить не говорил.

Но тут им скоро другой подарок обнародовался. На соседней улице покойника с ножом в спине обрели, а это как раз Иван Сидорыч оказался собственной персоной. Сразу, конечно, оба подарка в один узел завязали да Кондрат Кузьмичу поднесли: так, мол, и так, разбойные налетчики вконец разбуянились и на власть покусились, главного дознавателя зарезали, а под окна мэру подсунули наглую выходку. Кондрат Кузьмич потребовал не медля явить ему пред очи бедовое рыло, снятое с фонаря. Да тут незадача образовалась. Кинулись искать обморочного, а его след простыл. Они-то думали, зеленущий этот долго еще будет в чувства возвращаться, вот и оставили без присмотра. А он с места в разгон взял.

Но Кондрат Кузьмич его по описанию признал и в лютую мрачность погрузился. На буйных налетчиков даже ругаться не стал, а все про бунт себе твердил. Потом заперся в совещательном кабинете со своим заморским консультантом и, зубами досадно клацнув, сказал ему так: