Госпиталь располагался на небольшой территории бок о бок с картонной фабрикой. Здесь вообще было мало места. Отделения были переполнены, и поэтому недавно рядом с основным корпусом построили инфекционное отделение из металлопласта и дерева. Именно в этом здании, которое от взрыва буквально сложилось как карточный домик, почти все уцелели. Из основного кирпичного корпуса спасли только тех, кто был на четвертом и третьем этажах.

– Первые часов пять стоны прямо из-под земли шли, – вспоминает капитан. – А потом стихло. Все умерли. А там еще человек 15 должно находиться. Только собаки уже ничего не чуют. – Помолчав, Андрей добавляет: – В Чечне такого не видел. Огромный черный гриб поднялся и все похоронил. Я вот только здесь понял, что такое война.

– Товарищ капитан, – отозвали Андрея два солдата. – Был же приказ с журналистами не разговаривать.

Капитан махнул рукой и пошел прочь.

К утру из городской больницы, куда больше суток поступали раненые из госпиталя, эвакуировали всех тяжелых. Их увезли в ростовский госпиталь, в госпиталь имени Бурденко в Москву и в военно-медицинскую академию Санкт-Петербурга. В моздокской больнице осталось несколько человек. Их мы нашли в травматологическом отделении. Медсестра Марина Магомедова устроилась в госпиталь, в терапевтическое отделение, год назад, чему радовалась вся ее семья. Теперь семья радуется тому, что Марина выжила; у девушки несколько переломов и ушибы позвоночника.

– Я на четвертом этаже была, – рассказывает она. – Что-то меня тряхнуло, оглянулась, а сзади ничего нет, пустота. Все четыре этажа исчезли. Я кинулась куда-то вперед и провалилась. Очнулась от боли. Кирпичи на лице, руками пошевелить не могу. Рядом санитарочка наша оказалась, ее не сильно придавило, она кое-как выбралась, лицо мне освободила, чтобы дышать я могла, и побежала за помощью. Привела ребят из рабочей команды – это мы так срочников называем, которые в госпитале все чинят и ремонтируют. Они меня вытащили, поймали какую-то машину и отправили в больницу.

Я спрашиваю у Марины, кто виноват в том, что произошло.

– Я не знаю, кто виноват, – говорит она. – Никто не думал, что это может случиться с нами. Мы ведь никому зла не сделали. Мы людей лечили.

– Мы тут уже десять лет мучаемся, – говорит Вера Митяева. – Как началась первая война, так и пошло: убийства, похищения. Но такого еще не было. Весь город в трауре, у всех кто-то да был в госпитале.

Вера почти не пострадала, потому что за полчаса до взрыва вышла из госпиталя погулять.

– Я на лавочке сидела, – вспоминает она. – Вижу, «КамАЗ» мчится прямо на меня. Он резко свернул направо, на огромной скорости врезался в ворота, и я на земле оказалась. Помню только, что за рулем мужчина был, кавказец, в белой рубашке. И лицо у него было странное. Пустое.

Весь вчерашний день у госпиталя стояли люди. Те, кто здесь работал, и те, у кого здесь лечились родственники. Люди не отрываясь следили за тем, что происходит за воротами, во дворе госпиталя. Многие не верили, что больше никогда не придут сюда на работу. Медсестра Наталья Порошина не уходит домой уже вторые сутки. Говорит, что госпиталь – это ее жизнь. Она проработала здесь много лет.

Из ворот в сопровождении высокого военного выходит молодая девушка с пыльными руками и пыльными папками. Лицо она закрыла руками, плечи трясутся. Катя Назаренко работала в госпитале бухгалтером, теперь она вместе с военными ищет финансовую документацию, без которой нельзя выдать работникам зарплату и пенсии.

Кате всего 19 лет. Вечером в пятницу ее вызвали на работу: забыли выдать расчет солдату-дембелю. Чтобы девушка освободилась пораньше, ей помогал госпитальный программист Сергей Тарануха, срочник из Сургута. Катя закончила около семи, и Сергей отвез ее домой. А сам вернулся к своему компьютеру. Через десять минут раздался взрыв. Сергея до сих пор не нашли. Его родители, совсем молодая пара, неделю назад приезжали проведать сына. Привезли хороший телефон для медчасти, чтобы сын мог дозвониться. Теперь в глаза этой паре трудно смотреть. Их уже несколько раз возили в морг, куда поступают тела и то, что от них осталось, но своего сына они так и не опознали.

Плечи у Кати по-прежнему вздрагивают. Высокий военный, командированный из Ростова какой-то финансовой службой, просит ее собраться.

– Нам очень нужна ваша помощь, – растерянно произносит он.

Мама Кати Елена Назаренко, машинистка из медчасти, говорит, что в полдень будут хоронить двух пациентов госпиталя и одного врача, Андрея Кнышенко. С врачом пойдут прощаться все сотрудники госпиталя. Только она не пойдет.

– Я его помню веселым и добрым. Не хочу видеть его мертвым.

Вечером в пятницу травматолог Андрей Кнышенко, хирург Александр Дзуцев, ординатор Арсен Абдуллаев и еще несколько медсестер и врачей делали сложную операцию в операционном блоке на втором этаже. Взрыв застал их, когда операция уже подходила к концу. Никто не выжил. Когда спасатели разгребали нижние слои завалов, увидели руки в резиновых перчатках и кусочек халата. Крикнули, что нашли врача. Это было тело хирурга Дзуцева. Спустя несколько часов нашли остальных.

Погибших было бы меньше, если бы у въезда в госпиталь стояли бетонные блоки. Но медсестры объясняют, что блоки начальство не ставило, потому что хотело спасти больше жизней.

– Вон там, рядышком, на поле, садятся вертолеты, которые обычно привозят тяжелых раненых. Наши «скорые» забирают раненых и мчатся в госпиталь. Если бы на дороге стояли какие-то заграждения, мы просто не довозили бы этих мальчишек до операционного стола. Сколько жизней спасли эти считанные минуты!

Хоронить врача Андрея Кнышенко поехали почти все, кто выжил в госпитале.

– Вон тот врач, хирург, друг Андрея, – показали мне на темноволосого мужчину. – Его Эрик зовут. Они с Андреем были не разлей вода. Все время над всеми шутили.

Эрик взял нас в свою машину. Когда у него зазвонил телефон, он сказал самым будничным голосом: «Я к Андрюше», как будто ехал к Андрюше в гости. Сидящая рядом со мной девушка всхлипнула. Больше Эрик не сказал ни слова. Мы прошли за ним во двор аккуратного дома, где живут родители жены Андрея Кнышенко. Сам Андрей приехал в Моздок из Украины, но хоронить его решили здесь. Во дворе у закрытого гроба сидели недавно приехавшие родители и брат погибшего. Мать обнимала гроб руками и просила, чтобы сын забрал ее к себе.

Ветер задул свечу у траурного портрета, с которого смотрело симпатичное молодое лицо. Пришел священник в белом, отслужил за упокой. Кто-то снова зажег свечу. Рыдания стали тише, на лице у матери появилась обреченность. Она обняла сидящего рядом старшего сына и сказала удивленно: – Тебя в Кабуле спасли, а его в Моздоке не спасли.

И снова обняла гроб.

Андрея Кнышенко похоронили на старом моздокском кладбище. Наверное, это правильно. В этом городе он лечил и спасал людей, и здесь его все любили. Значит, на его могиле всегда будут цветы.

6.10.2003. В гостях у Кадырова