Когда мы возвращались, красное пятно на снегу уже побурело. Я нес ведро с печенкой, сердцем и почками. Старик нес шкуру, которую бросил в сенях. А те трое сидели за столом. Костек изучал карту. Старик подошел к буфету, достал бутылку без этикетки. Молча выпил за здоровье Василя, а потом кивком дал понять, чтобы тот налил и мне. После чего поставил бутылку обратно. Может, и к лучшему, самогон был чудовищно ядовитый.

Миновал полдень, Костек и Василь продолжали о чем-то шептаться над картой, и тут Старик бросил со своей скамеечки:

– До приюта ближе всего через гору. Через деревню идти не надо.

Итак, Малыш молчал, Гонсер говорил о сернах, Василь возился с печью, а Костек сидел, прислонясь к стене, спрятав ноги в спальник, курил и, вероятней всего, обдумывал планы на будущее.

К восьми за стеной уже так набрались, что временами пели две песни одновременно, и шаги их становились все тяжелей, неуверенней, словно они учились ходить на ходулях. Я подумал, что надо вообще плевать на это и что-то предпринять, чтобы не подохнуть от голода, от холода и конспирации, и сказал, что иду за кипятком, который якобы есть у толстяка. Я натянул мокрые носки и поплелся по коридору со стенами из грубо отесанных глыб песчаника и тусклой лампочкой под потолком. На втором этаже я обнаружил на двери прибитую деревянную табличку с выжженной надписью «У газды[23]нечего искать, коль не приучен ты стучать». В ответ на стук я услыхал громогласное «заходи» и зашел. Тут было куда теплей. Раза в два. Газда сидел на диване, покрытом синтетической овчиной, и, похоже, держался за буфера пухлой блондинки, уже здорово поддатой. Похоже, потому что, когда я вошел, он как раз от нее отодвигался. На столе стояла почти пустая бутылка и лежали надкусанные бутерброды. Общий вид был скорее удовлетворительный. С уклоном в декоративную деревню: на стене висели хомут, шпоры и дуга, а прямо над головой шефа – оленьи рога, гуральский топорик плюс гуральская шляпа.

– Я по поводу кипятка, про который вы говорили.

Газда попытался собрать мысли воедино и, чтобы выиграть время, указал на стул возле стола:

– Садись, парень, и выпей. Я знаю, что беру дорого, но зима, сам понимаешь. Жить-то надо.

Я решил сесть, потому как с виду он был уже в изрядном подпитии, так что лучше было его не раздражать.

– Всех не приглашаю, не люблю толчеи. Иолка тоже пришла делегаткой. Ведь так, Иолка? – И он шлепнул ее по спине.

Та тупо кивнула. Она была даже недурна. Крупная и кроткая. Как какое-нибудь животное, корова, да, что-то в этом духе, большая и красивая корова. Я выпил водки и краем глаза отметил, что сидят они тут не просто так, а смотрят, телевизор. Он стоял у дверей. Было уже около восьми. Должны были передавать новости, но их не было. На экране два каких-то типа старались над дамочкой с большущей грудью. Кассета была, вероятней всего, на немецком, и потому звук они выключили.

– Иолка, поди поставь чайник.

Иолка подняла свое крупное тело, стукнулась бедрами о край стола, ухватилась за него, но выбралась под звон стекла. Швы на голубых джинсах приятно распирало. Держась за воздух, она добралась до кухонной печи и начала там возиться. Газда бросил на меня вроде бы проницательный взгляд, но глаза у него уже вело в разные стороны.

– Тяжелые времена. Чертова коммуна. Я знаю, что много беру.

Но меня уж поглотил экран, к которому я сидел боком. Там что-то кружилось, менялось, перемещалось, и я почти явственно слышал запыхавшееся женское «Schneller, schneller…».[24]

– Газда! Вода вскипела.

Я вскочил и пошел в кухню. Крышка на большом алюминиевом чайнике подпрыгивала. Иолка раскачивалась над горячей плитой. В общем вполне симпатичное животное, бездумное и ничего не соображающее. Беря чайник, я отерся о ее круп. Подействовало мгновенно. Как-никак я – партизан.

Я сказал, что сейчас верну, и вышел.

Гонсер уже приготовил кружки с насыпанным кофе. Я наливал кипяток и думал о ее заднице. О ее заднице и телевизоре. О телевизоре и ее заднице. О ее мутном, пустом взгляде. Я жутко распалился. Я взял кружку и кусок хлеба с салом. Закурил. Я пил, жевал, курил. А в голове крутилась магнитофонная лента. «Негр несется вслед за ним с длинным черным и большим…» За стеной сменили континент.

– А они сюда заходили, – сообщил Гонсер.

– Зачем?

– Пригласили нас, как они выразились, совместно провести время.

– Ну и?

Гонсер взглянул мне в глаза.

– Знаешь, я бы, наверно, даже посидел с этими кретинами, лишь бы не видеть ваших рож.

– Ну так иди.

– Пожалуй, так и сделаю.

Бандурко тут же переварил данные.

– Ну да. Так будет лучше всего. Они все равно нас видели, а нет, так увидят. С ними надо посидеть. Для маскировки.

– У них там море спиртного. – Костек произнес это как предостережение. – Я тоже считаю, что нельзя слишком бросаться в глаза. Только поймите…

– Ну, Гонсер, – заметил я. – Не везет тебе.

– Да пошли вы все… Побренчу немножко на гитаре.

И только Малыш проявил полное безразличие. Он лежал скрестив на груди руки и смотрел куда-то сквозь стену.

Я долил всем в кружки и вышел с чайником.

Ее я встретил на лестнице. Она спускалась боком, держась обеими руками за перила. Ступеньки скрипели. Она спустилась в сени и прислонилась к стене. Икнула.

– Ссспят ссони… газда, соня, сспит… а ты, ссоня, не спишь?

Тут она икнула и потеряла меня из поля зрения. Но через некоторое время ей удалось навести глаза на резкость. Красная клетчатая рубашка у нее была расстегнута. Из-под нее выглядывал белый лифчик.

– Глядите, а он не сссоня…

Она согнулась в поясе и замела волосами воздух в некоем невероятно церемонном поклоне.

– Иола не сспит… Иола хочет писсать… – сообщила она и оттолкнулась плечом от стены, но ей пришлось повторить эту операцию еще раз и еще, прежде чем удалось принять вертикальное положение. Я поставил чайник на ступеньку и взял ее за руку.

– Я помогу, – пообещал я.

Мне удалось сдвинуть ее с места. Опустив голову и выпятив живот, она шла, шлепая развязанными кроссовками. Мы вышли из дома. Внизу журчал подо льдом ручей. Вверху сияли звезды. Снег скрипел. Я был в одних носках. Я отбуксировал ее чуть в сторону от входа. Она возилась с пуговицей на джинсах, но у нее никак не получалось расстегнуть ее.

– Я помогу.

Это оказалась проблема. Я стоял позади нее и прижался к ее крупу. Отыскал пуговицу. Из чего, интересно, она сделана, если удерживает такую тяжесть? Мне еле-еле удалось вылущить ее из петли. Я принялся снимать с Иолы брюки. Слезали они с трудом. Вместе с трусиками и колготками. По сантиметру. А сама она качалась взад-вперед.