Утром, еще в темноте, разливали по кружкам водку. По сто граммов не отмеряли. Старшина черпал из термоса граммов по двести и щедро оделял выстроившуюся очередь. Некоторые подходили по второму разу, тоже получали добавку. Запивали водой из фляжек, грызли кусочки сухарей, курили в рукав. Перед атакой завтрак не давали, чтобы кишки пустые были. Бойцы оживленно переговаривались, хорошо подогретые водкой.

— Возьмем на штык блядей!

— Главное, не тормозить. Фрицы рукопашку не любят.

Некоторые обнимались, прощались друг с другом, напоминали свои адреса. Все, как обычно, перед атакой.

Мы сумели проползти не пятьдесят, а целых семьдесят метров. Так мне показалось. Немцы что-то чуяли, но стрельба шла в основном левее, там, где наступали первый и второй взводы. Потом взялись за нас. Взвились ракеты, и бойцы, неохотно поднимаясь, побежали вперед. Понимая, насколько опасно сейчас промедление, сержанты торопили отстающих:

— Быстрее, чего телитесь!

— Вперед, побьют всех!

Думаю, мы не одолели бы оставшиеся двести с лишним метров, но командир пехотного полка дал через наши головы пять-шесть минометных залпов. Штук сорок мин калибра 82 миллиметра — мелочь, но позиции были пристреляны, и мины легли довольно точно. Пусть и не нанесли большого урона, но сорок взрывов подряд оглушили немецких стрелков и внесли какое-то смятение.

— А-а-а!

Когда быстро бежишь, легче выть, чем выкрикивать «Ура!» и «За Родину!». Жуткий, тоскливый и одновременно злобный вой, подхваченный множеством глоток. Никто почему-то не стрелял, хотя нам всегда твердили, что в атаке надо стрелять непрерывно.

Наверное, это случилось потому, что я не стрелял, а, глядя на командира взвода, не торопились открывать огонь и остальные. Главное — добежать! Зону немецких минометных разрывов проскочили с ходу, но прямо в лицо неслись пулеметные и автоматные трассы. Грохот, шум, я отчетливо слышал шлепки пуль о человеческие тела. Даже крики раненых, как мне казалось, звучали не так громко и жутко, как эти смертельные шлепки.

Люди валились один за другим. Просвистела одна, другая очередь, высекая сноп искр из бетонированной поверхности. Темная глыба танка, все еще воняющая горелым. Свернуть и броситься под защиту брони. Двое бросились. Остальные продолжали бег. Я вышиб пинком спрятавшегося солдата. Второй выскочил сам. Нажал на спуск, и сразу, как по команде, застучали винтовочные выстрелы и очереди немногих автоматов.

Бежавший впереди боец упал, я споткнулся об него. Ударился сильно коленом, и это меня спасло. Трасса прошла чуть выше, свалила еще одного бойца. Кто-то крутнулся, то ли собираясь бежать назад, то ли получив рану, и тоже упал. Я выбирался из образовавшейся кучки ворочавшихся, стонавших от боли людей.

Впереди уже взрывались гранаты. Неужели добрались? На этот раз я бежал позади, рядом со мной тоже хромал низкорослый боец с винтовкой. Я сменил диск, а боец старательно выпустил три пули подряд.

— Беги! Чего топчешься! — крикнул ему.

Передышку на несколько минут сделали в яме-укрытии, возле сплющенного железнодорожного вагона. Еще недавно из ямы стрелял станковый пулемет, но мы не жалели гранат. МГ-42 вырвало из креплений и отбросило в сторону. Станок-треножник перекосило, рядом лежал расчет: двое немцев в касках и изорванных осколками маскировочных куртках. Матвей Осин туго перетягивал окровавленную ладонь. Ему пытались помочь, он отталкивал бойцов:

— Сам справлюсь. Самокрутку лучше сверните.

Повсюду шла стрельба. Уже заметно рассвело. Хорошо просматривался двор завода, сплошь заваленный бетонным крошевом. Сильный огонь шел из снесенного наполовину двухэтажного здания.

— Где урки? — спросил я у сержанта Велихова, оставленного в роте после первого боя. Велихову не подписали освобождение, посчитав, что он «не искупил кровью». Мы опять воюем вместе.

— Вон, под вагоном лежат. Отдыхают.

— Нашли время валяться. Поднимай их сейчас же!

Их было человек двенадцать во главе с Алданом. Умудрились уцелеть под таким огнем. Схитрили. И Хунхуз с Тихим тоже здесь. Снова сбились в кучу. Но отсиживаться этой вшивоте я не дам.

— Всем встать! Обойти дом с правого фланга. Я — с левого.

— Мы все тут раненые, — тянул ко мне перемотанную грязным бинтом руку Хунхуз.

— Мужики, вы порядки знаете, — сказал я. — Всех раненых через комиссию пропускать будут. Кто случайно себе в руку или ногу пулю закатил, не надейтесь отмазаться. Там даже трибунал устраивать не будут, на месте шлепнут.

— Я виноват, что в упор немец стрелял?

— Закрой поддувало, Хунхуз. Устал я от тебя. Шагай в санбат.

Не обращая на него внимания, разъяснял задачу остальным штрафникам. Некоторые урки перешептывались, явно не зная, что делать. Кое-кто готовил оружие для боя. Хунхуз заявил:

— Я за Советскую власть и покалеченный в бой пойду.

В этот момент у меня не выдержали нервы. Почти безнадежная атака, в которой мне повезло, но это только начало. Мы не прорвали немецкую оборону, и главный бой еще впереди, в лабиринте развалин. Пока завод не очистим, штрафникам обратного хода нет. И тут еще этот самострел и остальная, жмущаяся к земле гопота.

— Убирайся! Ранили — шагай в санбат.

Получилось так, что я менял круглый диск к ПШ на более надежный, рожковый. Загнав магазин, отвел затвор. Щелчок заставил Хунхуза отшатнуться. Он был уверен, что за самострел я его расстреляю на месте. Такое право в бою у меня имелось, и уголовник это хорошо знал.

Но я лишь проверял затвор. Стрелять в своих, пусть даже таких, как Хунхуз, я не собирался. Хорошо знал, с кем придется идти в бой. Не сдержишься раз-другой, а в третий — получишь пулю в спину. Не обращая внимания на уголовников, я отдавал команды оставшимся в живых бойцам и сержантам.

— Вячеслав Пантелеич, — посоветовал мне Осин. — Прежде чем двухэтажку брать, надо фрицев из растворного узла выбить. У них там два пулемета и обзор сверху на все стороны.

Матвей был прав. Бетонный узел, раздолбанный снарядами, возвышался над остальными развалинами. Это была башня высотой метров пятнадцать, с толстыми стенами. Узкие окна, металлическая лестница и транспортер — резиновая лента в деревянной коробке-туннеле, идущая под углом градусов тридцать к башне.

Пока не выбьем немцев из растворного узла, толку не будет. Это я понял сразу. И единственный путь к пулеметам и снайперам наверху пролегал через коробку транспортера. Получилось так, что все три взвода вели бой каждый на своем участке. Это была моя территория, рассчитывать не на кого.

Я собрал группу из десяти-двенадцати человек. Остальному взводу приказал вести огонь, отвлекая от нас внимание. Самое простое было бы взорвать чертов узел, но для этого понадобилось бы слишком много взрывчатки. Где ее возьмешь в такой суматохе?

Ползли по деревянному туннелю шириной метра полтора с брезентовой крышей и выбитыми окошками. Под ногами толстая резиновая лента транспортера, а вокруг бесчисленные пробоины от осколков и пуль. Не хотелось думать, что я сам загоняю себя и людей в ловушку. Ну, а если и так? Другого выхода не оставалось.