– И кто ты такой? – осведомилась графиня.

– Меня зовут Томас.

– Томас? Это английское имя? Или нормандское? Выговор у тебя как у англичанина, так мне сдается.

– Я англичанин, хотя отец мой был француз.

– Всегда любила полукровок, – сообщила старуха. – Почему бежишь?

– Это очень долгая история.

– Обожаю долгие истории. Меня заперли здесь, потому что иначе я бы тратила деньги, которые предпочитает транжирить моя сноха, так что поговорить, кроме монахинь, мне не с кем. – Графиня помолчала. – Они славные женщины… по большому счету, но очень скучные. На столе есть немного вина. Вино так себе, но лучше, чем никакого. Я предпочитаю разбавлять его водой, которая в том испанском кувшине. Так кто за тобой гонится?

– Все.

– Так ты изрядный негодяй, надо думать! Как здорово! Что ты натворил?

– Меня обвиняют в ереси, – ответил Томас. – И в похищении чужой жены.

– Вот это да! – воскликнула графиня. – Тебя не затруднит подать мне вон то одеяло, темное? В этих краях редко бывает холодно, но сегодня пробирает до костей. Так ты еретик?

– Нет.

– Но кто-то ведь считает иначе! Что ты сделал? Отрицал Троицу?

– Разозлил кардинала.

– Не слишком разумно с твоей стороны. Кого именно?

– Бессьера.

– Ах, это воистину отвратительный человек! Свинья! Но свинья опасная.

Старуха замолчала, погрузившись в свои мысли. За внутренней дверью послышались голоса – женские, – но вскоре отдалились.

– В монастыре до нас тоже кое-что доходит, – продолжила графиня. – Мирские новости. Поговаривали, что Бессьер искал святой Грааль?

– Да. И не нашел.

– Боже мой, еще бы он его нашел! Сомневаюсь, что эта штука существует!

– Едва ли, – солгал Томас.

Он знал, что Грааль существует, ведь сам нашел его и выбросил в море, где от него никому не будет вреда. А меч, который он ищет? Его тоже придется спрятать?

– Так чью жену ты украл? – спросила старуха.

– Графа де Лабруйяда.

Графиня захлопала в хрупкие ладошки.

– Ах, ты нравишься мне все больше и больше! Все верно сделал! Лабруйяд – подлая скотина! Всегда жалела эту девчонку, Бертиллу. Такая милая крошка! Не представляю себе ее брачное ложе, или, наоборот, представляю слишком хорошо! Ужас. Это все равно как если бы на тебя навалился хрюкающий бурдюк с прогорклым жиром. Разве она не сбежала с юным Вийоном?

– Да. Я вернул ее, а потом снова забрал.

– Все это звучит очень запутанно, так что придется тебе начать с самого начала. – Графиня вдруг умолкла, согнулась в кресле и издала шипящий звук. Шипение перешло в стон.

– Вам нездоровится? – воскликнул Томас.

– Я умираю, – ответила женщина. – Принято считать, что доктора в этом городе на что-то способны, только это не так. Ну, один хотел меня распотрошить, да я не позволила! Тогда они понюхали мою мочу и сказали, что я должна молиться. Молиться! Ну вот я и молюсь.

– И нет никакого лекарства?

– От восьмидесяти двух лет? Нет, мой дорогой, это неизлечимо.

Она раскачивалась взад и вперед на своем кресле, прижав одеяло к груди. Потом глубоко вздохнула, – видимо, постепенно боль прошла.

– В зеленой бутыли на столе настойка мандрагоры. Монахини из инфирмария сделали ее для меня, добрые души. Снадобье снимает боль, но туманит разум. Не нальешь ли мне чашку? Не добавляй воды, мой дорогой! А потом можешь поведать мне свою историю.

Томас дал ей лекарство, а затем частично посвятил в события: как его наняли, чтобы разбить Вийона, и как Лабруйяд попытался обмануть его.

– Так Бертилла у тебя в крепости? – спросила графиня. – Потому что она нравится твоей жене?

– Да.

– У нее есть дети?

– У Бертиллы? Нет.

– Слава Всевышнему! Будь у нее дети, этот мерзавец Лабруйяд мог бы использовать их, чтобы заманить обратно. Зато теперь ты можешь просто убить Лабруйяда и сделать ее вдовой! Идеальное решение. Вдовы обладают гораздо большей свободой.

– Поэтому-то вы здесь и оказались?

Старуха пожала плечами:

– Это убежище, наверное. Сын не любит меня, сноха ненавидит, а я слишком стара, чтобы найти нового мужа. И вот я здесь, только я и Николя. – Она погладила кота. – Получается, Лабруйяд жаждет твоей смерти, но в Монпелье его нет? Тогда кто гонится за тобой?

– Лабруйяд послал человека, чтобы тот сразился со мной. Он начал погоню, и в ней приняли участие все студенты.

– Кого послал Лабруйяд?

– Его зовут Роланд де Веррек.

– Бог мой! – Казалось, графиню позабавило это известие. – Юный Роланд? Я очень близко знала его бабушку, бедняжку. Слышала, что боец он прекрасный, но мозгов – Господи спаси! – с наперсток.

– С наперсток?

– Сгнили от романов, дорогой мой. Он поглощает все эти чудные истории про рыцарскую доблесть и, поскольку мозгов у него нет, считает их реальностью. Я виню в этом его мать: исключительно пылкая натура, вся жизнь из молитв и ненависти, а он, бедняжка, верит каждому ее слову. Она твердит ему, что рыцарство существует. Наверное, доблесть можно сыскать, только не в ее муже, который был просто козлом. Сын – другое дело! Рыцарь-девственник! – Графиня хихикнула. – До каких пределов может простираться глупость молодых людей? Роланд очень глуп. Ты слышал о явлении ему Девы Марии?

– Про это все слышали.

– Он тогда был совсем зеленым мальчишкой, и я думаю, что мать подпоила его! У Девы Марии наверняка найдутся более важные дела, чем портить жизнь молодому человеку. Господи, бедный мальчик! Теперь юный Роланд мечтает стать рыцарем из числа тех, что сидят за круглым столом вашего короля Артура. Боюсь, тебе придется убить его.

– Убить?!

– Так будет лучше! Ведь он видит в тебе исполнение своего рыцарского долга и будет преследовать хоть до края земли.

– Как последовал за мной сюда, – уныло протянул Томас.

– Но чего ради тебя занесло в Монпелье?

– Хотел посоветоваться с ученым.

– Их тут хватает, – презрительно бросила графиня. – Целая орава. Растрачивают время, споря друг с другом по самым вздорным пустякам. Впрочем, быть может, именно этим занимаются все ученые? Могу я спросить, насчет чего хотел ты посоветоваться?

– Ищу одного святого.

– Редкий товар! Что за святой?

– Я видел его на картине, – сказал Томас и описал монаха, преклонившего колени на травянистой лужайке, обрамленной густым снегом. – Здесь кроется некая история, – подытожил Томас. – Но похоже, никто ее не знает и никому не известно, кто этот монах.