Естественно, Царство Небесное — самое совершенное отражение Божественности. Здесь находим совершенный образец в том виде, как он далее устанавливается в «Пире»: Троица включает три иерархии, каждая делится на три последовательности, завершающиеся Первым Принципом. Здесь девять движущихся сфер и Эмпиреи (Небеса), они, в свою очередь, наделяют человека в равной степени божественными качествами, сохраняя относительную дистанцию от Первопричины, исходя из совершенного созерцания ангелов к почти земной изменчивости тех, кто находится в лунном круге.

«Его единство» обосновывается фактом кругового изменения. Итак, повторяющиеся образы и эмблемы Троицы всеобщи благодаря восхождению. Свет на солнце вращается три раза вокруг Данте и Беатриче (Р., X, 76–77), три круга в тех же самых небесах, второй трижды поющий «в одном из новых» (Р., XII, 28), три ученика, соединяющиеся один «к двоим, которые с нами рядом» (Р., XXV, 106–108) в Небесном небосклоне. Они, вместе с постоянными отсылками к Троице, рассеивают атмосферу Высшего Совершенства во всем Царстве Небесном.

Ад строго организуется в соответствии с Божественным планом и напоминает Рай по двум причинам. Во-первых, это царство создано Господом, о чем свидетельствует надпись на его воротах: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Во-вторых, он четко противоположен Царству Небесному.

Подобно тому как семь добродетелей противопоставлены семи порокам, так и девять небесных сфер должны найти свои аналоги в девяти кругах Ада, чтобы завершиться десятой категорией «точной настройки» у края пропасти. Намеренно или случайно, но происхождение всех движений и всех действий хорошо сбалансировано бездействием тех, кто живет для себя и ничего не отдает (А., III, 34–42).

Они подвергаются справедливому наказанию в виде вечных укусов шершней и ос, деятельности, которая не завершается ничем.

Благодаря безусловному противопоставлению Ада Раю многие изображения Троицы в Раю отражаются в подземных склепах Ада. Люцифер, как и Цербер, имеет три головы. Герион по природе троичен. В трех пастях Люцифера зажаты три выгнувшихся предателя — Брут, Кассий, Иуда. Отметим трех фурии, трех кентавров, трех гигантов, три реки, впадающие в замерзшее озеро (на самом деле представляющие один непрерывный поток). Три папы упоминаются в восьмом круге, три сигнальных огня появляются перед городом Дис.

Уникальное качество этой инфернальной триады заключается в искаженных образах, скорее даже пародиях на тройственность Рая. В то же время начало XXXIV кантики представляет собой ироническое предостережение о пустом блеске Церкви.

Трехглавый Люцифер является антитроицей, шесть крыльев, испускающих семь ветров, превращают его в противоположность серафима. Черный херувим из восьмого адского круга соответствует белому херувиму восьмой сферы Рая. Движение по кругу в танце трех небесных светил, Питера, Джеймса и Джона, пародируется теми тремя, что на колесе головками назад, в третьем повороте седьмого круга.

Даже инфернальное распятие Каиафы, крест-накрест закрепленное на земле с помощью только трех столбов, является пародией на Троицу, заимствованную из крестообразных ритуалов катаров.

Касаясь значения Ада, сделаем небольшое замечание: девятый bolgia, как считают, составляет в окружности 22 мили, десятая часть в обхвате составляет 11 миль и не более чем полмили поперек («Если душам ты подводишь счет, Что путь их — в двадцать две окружных мили» — А., XXIX, 9).

Хотя и невозможно реконструировать архитектурный рисунок Ада на основании столь скудных умозаключений, сделаем вывод, что инфернальные измерения производятся исходя из отдельных фрагментов. Обычно они использовались для обозначения дьяволов в Древнем Вавилоне и выведения при любых обстоятельствах достойного числового обоснования 11, числа греха, по Августину.

На самом дне Ада находятся полностью отошедшие от духовной жизни. Все жители Ада «потеряли праведность мышления». Особое отвращение Данте к предательству подчеркивается представлением предателей как потерявших рассудок и не склонных к покаянию. Он пишет: «Точно так же как между человеком и совершеннейшим созданием из числа диких зверей нет промежуточных ступеней, мы встречаем многих людей, до такой степени подлых и низких, что они кажутся просто скотами» (Пир, III, 7, 80–83). Пять чувств, олицетворяющих беспредельную чувственность, отличаюттолько примитивных животных (Пир, III, 2, 109–112).

К этой же разновидности относятся и предатели, наделенные исключительно животными эпитетами, гигантизмом, гиперболизированным изображением пяти чувств, гордящиеся отрицанием духовных норм.

Чтобы привлечь внимание к числу 5, Нимврод бормочет пять слов короткой фразой (А., XXXI, 67), Эфиальт скован пятью витками цепи — эпитафия дается в отношении пятого витка цепи, опоясывающей его (А., XXXI, 90), Антей «возник из темной котловины, От чресл до шеи ростом в пять аршин (А., XXXI, 113).