В исследовательской группе по системному мышлению в общественных науках я познакомился с Фритьофом Капрой. Мы обсуждали контркультурные движения, и, по его мнению, они всегда должны включать в себя три аспекта: экологический, социальный и духовный. «Проблема вот в чем: эти движения склонны разделять то, что в реальности должно быть соединено. Когда я понял, что движение “нью-эйдж” по-настоящему не задействует экологический, социальный и политический аспекты трансформационных перемен, перестал в нем участвовать». Мне это показалось совершенно логичным. Несколько месяцев спустя я оказался в Оксфорде на семинаре по диалогу с лидерами из разных культур и секторов. Собрание было устроено в виде исследования формирующихся трендов нашего времени – в частности, широко распространенного духовного возрождения, очевидного для многих представителей корпораций, правительственного аппарата и негосударственных организаций. Когда каждый рассказывал, почему он оказался на встрече, я обнаружил, что говорю о собственном участии в трех движениях, упомянутых Капрой.

Я рассказал, что впервые «проснулся» и начал задумываться о политических вопросах в 16 лет. Вместе с сотней тысяч человек со всей Германии отправился на строительную площадку АЭС в Брокдорфе, на одно из самых известных европейских полей антиядерного движения 1970-х. Брокдорф – маленькая деревня в Северной Германии, недалеко от нашей семейной фермы под Гамбургом. Мы протестовали против нездорового альянса атомной промышленности и крупных государственных электроэнергетических монополий, высасывающего миллиарды долларов налогоплательщиков на субсидирование технологии, которая в глазах большинства несла больше рисков, чем возможностей. Теперь мы знаем, что огромные субсидии и сосредоточенность на атомной технологии стали одной из причин того, что Германия «опоздала на поезд» в гораздо более важную технологическую революцию ИТ, которая примерно в то же время началась в калифорнийской Кремниевой долине и вокруг шоссе № 128[156] под Бостоном.

Марш в Брокдорфе был нелегальным, место строительства охранялось полицией, но все было мирно почти до самого завершения. Мы как раз начали уходить с площадки основного действия, чтобы возвратиться к своим автобусам и машинам, находившимся за несколько километров, когда услышали низкие ритмичные звуки ударов и громкие крики. Мы обернулись и увидели сотни, возможно, тысячу вооруженных полицейских, барабанящих дубинками по щитам и бегущих к нам с гулким боевым кличем. Все сразу же поняли, что надо делать: бежать. Они гоняли нас по полям, как цыплят. По мере того как дистанция между нами и стражами порядка сокращалась, я сначала услышал, а потом и увидел целую тучу приближающихся вертолетов. Они летели так низко, что люди справа и слева от меня падали от напора ветра. Не останавливаясь, я оглянулся, чтобы посмотреть, что с ними случилось. Их окружили размахивающие дубинками полицаи.

Полчаса спустя те из нас, кому удалось вырваться, быстро и тихо шли плотной толпой по широкому шоссе к нашим автобусам и машинам. Багровое закатное солнце залило всю сцену кинематографическими красками. Когда оно село, прямо перед самыми машинами полиция атаковала снова, выскочив во тьме из леса слева от нас, размахивая дубинками и крича. Они приближались, и вдруг произошло нечто странное: все остановились в полной тишине, тело к телу, как будто мы были одной большой коллективной формой. Никто не бежал. Все замерло в моменте абсолютного безмолвия. В следующую минуту полиция догнала нас и стала нападать. Они начали сбивать с ног тех, кто находился в зоне досягаемости дубинок. Но толпа не пошевелилась. Их дубинки врезались в наше коллективное тело, как нож в масло. Через некоторое время они осознали, что никто не оказывает сопротивления. Коллективное тело оставалось неподвижным. Удивленные этим, они остановились и вскоре ретировались.

Я вернулся домой вечером целым и невредимым. Но другим человеком. Наше коллективное тело – живое, с которым я сроднился во время этого события, – атаковали и ранили, или, иначе говоря, вскрыли. Я увидел врага – подавляющую систему, которая использовала физическую силу для утверждения воли маленькой группы заинтересованных людей против большинства жителей страны.

Я чувствовал или даже знал, что теперь делать: работать над трансформацией этой системы.

В 1983 году я переехал в Западный Берлин для учебы в Свободном университете. Город был все еще разделен холодной войной, но мощные низовые движения за права человека и за мир уже процветали. Я был окружен людьми, вполне ощущавшими, какие вещи возможны для них и всего общества, и определявшими свою жизнь исходя из этого глубинного чувства возможности и сознавания. Тогда, при переходе границы в Центральную Европу, моментально чувствовалось соединение с теми, чья открытость к возникающему будущему было прямо-таки осязаемой.

Позже я иногда удивлялся, куда делись все эти люди. В середине 90-х, на первом полугодовом собрании Центра обучения Массачусетского технологического института в Бостоне, общенациональной встрече передовых практиков организационного обучения, я понял: те, по кому я скучал со времен моей берлинской жизни, теперь надели костюмы и работают в сетях, подобных этой. Нас объединяли не просто экологические или социальные темы; я бы назвал их задачами повышения сознательности и институциональных изменений. Этих людей заботило улучшение доступа к источникам творчества, как индивидуально, так и коллективно. Как ни странно, это ощущалось как возвращение домой, в круг личностей, которых я никогда не знал и о которых даже не слышал.

Воспоминание о событиях в Оксфорде помогло мне прояснить, почему движения с какой-то одной целью настолько малопривлекательны. Подобно Капре, я хочу ассоциировать себя с людьми, которые работают над воссоединением всех трех корней: экологического, социального и духовного. И подобно ему, мне интересно делать это на основе нового соединения науки и осознанности, двигаясь не назад, в прошлое, а вперед.

ТРИ СТОЛКНОВЕНИЯ И КОРЕННЫЕ ВОПРОСЫ

Три революции, описанные выше, – это паттерны, сигнализирующие о развертывании более масштабной трансформации. Чему-то приходит конец. А какова та новая конструкция, которая в настоящий момент восстает из пепла? Мы не знаем. Но понимаем, что каждый из этих революционных сдвигов приходит вместе с мощным сопротивлением. Культурно-духовный сдвиг сопровождается подъемом культурного фундаментализма, ведущего к столкновению культур домодерна, модерна и постмодерна. Сдвиг по направлению к глобальной экономике приходит с тенью экономического апартеида, который не позволяет миллиардам людей удовлетворять свои базовые нужды. Подъем сетевого общества и всемирных многосторонних институтов сопровождается построением империй, которое имеет обратное действие, не давая новым режимам эффективно работать.