Поднявшись, я огляделся вокруг, потирая глаза. Пять акров, с дренажной канавой по контуру и небольшой возвышенностью посередине, где должен был стоять дом. У меня появилась ферма.

Следующим логичным шагом становилось возведение дома, но в соответствии с графиком на следующей неделе должен был прибыть жевун. Жевун – своего рода камнедробилка-детеныш. Вместо антенны он работает на батареях и прост в обращении, так что с ним может управиться каждый. Его задача – довершить начатое камнедробилкой, по сравнению с которой он выглядит маленьким и слабым. В колонии их имелось около сорока.

Камнедробилка оставила после себя слой каменных обломков размером с мой кулак на несколько футов в глубину. Спереди жевуна были гребни разной величины. Грубый гребень погружался в камни примерно на полтора фута, выбирая самые большие, которые отправлялись в воронку машины, где перемалывались в обломки с грецкий орех.

Пройдясь по земле грубым гребнем, его отсоединяли и меняли на средний, а также перенастраивали дробящие катки. На этот раз проход совершался на глубину всего в десять дюймов, а результатом его становился гравий. Затем то же самое проделывали со среднетонким гребнем, потом с тонким, и после обработки верхних шести дюймов почвы они превращались в каменную пыль, напоминавшую тончайший песок. Она оставалась все столь же мертвой, но была готова к зарождению в ней жизни.

Так повторялось раз за разом, каждый раз продвигаясь на дюйм. Чтобы полностью использовать выделенное время, жевун должен был оставаться в движении круглые сутки, пока его не заберут. Весь первый день я провел в его седле, пообедав на ходу. После ужина меня сменил отец, потом пришел из города Хэнк, и мы менялись всю ночь – собственно светлую фазу, поскольку это была ночь понедельника.

На следующий день папа Шульц нашел меня спящим с головой на приборной панели и отправил к себе домой, чтобы я как следует выспался. С тех пор каждый раз, когда я оставался один на четыре или пять часов, появлялся кто-то из Шульцев. Не знаю, как мы с отцом справились бы без них в темную фазу той недели.

Но мне действительно помогли, и к тому времени, когда нужно было отдавать жевун следующему пользователю, почти три с половиной акра были готовы к тому, чтобы засеять их затравкой.

Близилась зима, и мне хотелось побыстрее обзавестись домом, чтобы провести в нем зимний месяц, но для этого мне пришлось бы напрячься всерьез. Нужно было что-то посадить, чтобы весеннее таяние не смыло верхний слой почвы. Короткий ганимедский год не так уж плох, и я этому даже рад – на Земле зима тянется дольше, чем это реально необходимо. С другой стороны, отдыхать просто некогда.

Папа Шульц посоветовал посадить траву – мутировавшая трава могла расти на стерильной почве, примерно как растения в гидропонных растворах. Ковер из корешков удержал бы почву, даже если бы зима погубила траву, и через корни могла распространяться инфекция из затравки.

Затравка, по сути, представляет собой всего лишь хороший чернозем с Земли, кишащий бактериями, грибками и микроскопическими червями – всем необходимым, кроме крупных дождевых червей, которых приходится добавлять самому. Однако просто так земную почву на Ганимед не привезешь. В каждой ее горсти содержатся сотни полезных растительных и животных организмов, но, помимо них, и сотни полностью нежелательных: микробы столбняка, болезнетворные вирусы растений, гусеницы-совки, споры, семена сорняков. Большинство из них слишком малы, чтобы их можно было увидеть невооруженным глазом, а некоторые даже невозможно отфильтровать.

Соответственно, для изготовления затравки в лабораториях на Земле требовалось создать чистые культуры всех необходимых бактерий, вырастить в лабораторных условиях маленьких червячков, грибки и все прочее, что нужно было сохранить, а потом взять саму почву и сделать ее безжизненной, словно лунный грунт, облучив, прокалив и проверив на полную стерильность. Затем в мертвую почву следовало поместить все сохраненные формы жизни, после чего получалась затравка. Доставленное на Ганимед изначальное сырье разбавлялось вшестеро, после чего ему давали разрастись и разбавляли снова. В центнере затравки, который получал поселенец, мог содержаться всего фунт настоящей земной почвы.

Прилагались все возможные усилия для того, чтобы, как говорят экологи, «ограничить вторжение извне» до приемлемого уровня. Описывая наше путешествие, я, возможно, не упомянул, что наша одежда и багаж подверглись стерилизации, и, прежде чем мы снова смогли надеть свою земную одежду, нам пришлось пройти тщательную обработку специальным моющим средством. После двух месяцев пути это была единственная настоящая помывка, но после нее от меня несло больницей.

Тягачи доставили полагающуюся мне норму затравки, и я вышел в то утро пораньше из дома Шульцев, чтобы их встретить. Есть разные мнения насчет того, как использовать затравку. Некоторые поселенцы разбрасывают ее равномерно, рискуя, что она может погибнуть, некоторые засеивают небольшие гнезда через каждые шесть или восемь футов в шахматном порядке… так надежнее, но медленнее. Я раздумывал, как поступить мне, когда вдруг заметил какое-то движение на дороге.

Шесть человек толкали перед собой тачки. Когда они подошли ближе, я понял, что вижу перед собой всю мужскую часть семьи Шульцев, и вышел им навстречу.

Каждая тачка была нагружена гниющим мусором – и все это предназначалось мне! Похоже, папа Шульц специально его собирал, чтобы устроить мне сюрприз. Я не знал, что сказать.

– Ого, папа Шульц, даже не знаю, как вас отблагодарить!

Он яростно уставился на меня:

– Какая тут может быть благодарность, если у нас компоста по самые уши?

Затем он велел мальчикам вывалить содержимое тачек поверх моей затравки, взял вилы и начал все перемешивать столь же тщательно, как мама Шульц взбивала яичный белок.

Всю работу он взял на себя, так что особо беспокоиться мне не пришлось. По его мнению – которое я даже не пытался оспорить, – имевшихся у нас удобрений хватало примерно на акр, и метод Шульца заключался в том, чтобы перемешать их с почвой. Но он не стал выбирать один сплошной акр, а проложил семь полос длиной в пару сотен ярдов каждая, тянувшихся через мою переработанную и пережеванную почву на расстоянии в тридцать пять или сорок футов друг от друга. Все мы взяли по тачке – шесть их и одну мою – и разбросали удобрение вдоль каждого ряда.

Закончив и поставив каменные пирамидки, обозначавшие, где проходят полосы, мы разрыхлили землю на протяжении пяти-шести футов по обеим сторонам каждого ряда. Около полудня появились мама Шульц с Гретхен, разгрузили свои тачки, и мы сделали перерыв, устроив пикник.

После обеда Йо должен был вернуться в город, но он почти доделал свою полосу. Папа Шульц закончил свою и начал помогать Хуго и Петеру, которые были слишком малы, чтобы как следует управляться с граблями. Вскоре я разделался со своей полосой и смог довершить оставшуюся после Йо часть. В конце дня появился отец, рассчитывая, что ему придется помогать мне весь вечер, – была светлая фаза, и работать можно было до тех пор, пока не станешь валиться с ног. Но на его долю ничего не осталось, и он тоже не знал, как их всех отблагодарить.