два ничего не зарабатывает…

— Арина! — обрубила я строго сестру. — Хватит. Итак тошно.

— Ладно, — вздохнула сестра. Сползла с подоконника и крепко обняла меня, начиная мягко покачивать. — Если что, уровень защиты Настюхи у меня включен на максимум. Ни один амбал ее у нас не заберет.

— Я попробую завтра поговорить с Сашей. Может, он остынет и сможет меня выслушать…

— Было бы неплохо. С его связями нам, наверняка, опасно быть для него врагами.

— Не выдумывай. Он нам ничего не сделает. Я знаю.

— Ну-ну, — моя сестра сегодня являла собой комок скептицизма.

До позднего вечера я не находила себе места. Арина давно ушла на работу, Настя уснула, а я всё никак не могла успокоиться, дежуря на телефоне, у окна и, за каким-то чертом, у входной двери в квартиру.

Я одновременно боялась и вместе с тем ждала Сашиного появления. Глупо, наверное, ждать его, когда на часах уже два часа ночи, но что-то внутри меня не позволяло успокоиться и оставить свои посты.

В очередной раз заглянув к дочери в комнату и поправив на не одеяло, я, стараясь не издавать ни звука, подошла к входной двери и заглянула в глазок. Пустая площадка у двери не принесла утешения.

Может, позвонить Саше самой и успокоить свои нервы хотя бы его голосом, пусть даже если он меня пошлёт?

Оперевшись плечом о входную дверь, я нашла его номер в списке контактов. Палец завис над его слишком официальным именем «Александр Михайлович» и всё никак не спешил опускаться, чтобы, наконец, совершить звонок.

Внезапно на лестничной площадке раздался какой-то неясный шорох. Я тут же прильнула к глазку и стала ждать, когда медленные и тяжелые шаги станут еще ближе, чтобы я могла увидеть того, кто пришёл или же уходит.

Взгляд уловил что кто-то поднимался по лестнице. Белая рубашка, черные брюки…

Сердце сделало кульбит в грудной клетке и, встав на место, застучало с утроенной силой.

Саша плохо держался на ногах, в руке его была зажата почти пустая бутылка алкоголя. Судя по его состоянию — не первая за сегодня. Застыв недалеко от моей двери, он прошелся взглядом по номерам квартир и остановился на моей. Сделал шаг, протянул руку, чтобы нажать на звонок, и с шумным выдохом опустил руку. Подойдя ближе, уперся ладонями в дверь, поднял голову и посмотрел так, будто точно знал, что я тоже смотрю на него.

Опустив руки, Саша сделал шаг назад, а затем сел на ступеньку лестницы, ведущей на этаж выше. Оперся локтями о колени и свесил кисти рук с зажатой в одной из них бутылкой.

Взяв себя в руки, я, не колеблясь, надела тапочки и тихо открыла дверь.

Саша не заметил или сделал вид, что не заметил моего появления рядом с ним на лестничной площадке.

Он продолжал сидеть с опущенной головой. Глядя в пол, шумно и медленно дышал, будто вот-вот уснёт.

Я открыла рот, чтобы позвать его по имени и обратить на себя внимание, но решила этого не делать. Ему нужен покой. В таком состоянии, в котором сейчас находится Саша, любое неаккуратно сказанное слово может стать началом конца. Поэтому я просто молча подошла к нему и села рядом с ним на одну ступеньку, молча сложив руки на коленях.

Теперь, когда Саша слегка повернул голову в мою сторону и посмотрел на мои сцепленные на коленях пальцы, было ясно, что он знает и понимает, что рядом с ним я.

Шумно вздохнув, Саша поднял голову, поднёс бутылку к губам и, поморщившись, не сделал больше ни глотка. Похоже, уже попросту некуда. Немного подумал и неуклюже поставил бутылку на ступеньку за нашими спинами.

Его локти снова вернулись на колени, а голова опять опустилась, завесив черной челкой глаза.

— Я вот думаю… — вдруг выронил он едва слышно, словно разговаривал сам с собой вдалеке от посторонних глаз и ушей. — … что я за гнида такая, Руфи? Что я за гнида такая, если любимая женщина столько лет прятала от меня дочь? Я плохой человек? Я тебя чем-то обидел когда-то? Скажи, что было не так, Руфи? Скажи! Я пытаюсь понять и… ничего.

— Твоей вины в том, что случилось, нет, Саша, — тихо ответила я, глотая подступившие слёзы. — Всему виной моя глупость и трусость. Я знаю, что ты, вряд ли, вспомнишь мои слова завтра, но я хочу, чтобы ты понимал, что ты ни в чем не виноват.

— Как же я тебя ненавижу, — выдохнул Саша и запустил пальцы в свои волосы, сжав их в кулаки. — Как я тебя ненавижу! Я хотел тебя забыть, выкинуть из башки как мусор, но ты всё равно здесь, — ткнул он себе указательным пальцем в висок. — Здесь! Ненавижу! Но еще сильнее ненавижу из-за того, что даже после всего, всё равно, люблю. Как пацан… как тряпка… Как… ненавижу! — каждое слово его слово отдавало ядом, давая понять мне, что любовь его пропитана ненавистью и обидой, о которых он был бы и рад забыть, но я каждый раз делаю только хуже.

Ложь тянула за собой другую ложь. Да, я разрушила этот калейдоскоп лжи на скамейке в парке, но легче от этого никому не стало — лишь наоборот.

— Я тоже тебя люблю, Саш, — другого ответа для него у меня не было. Только правда и ничего кроме.

Саша качнул головой, неверующе фыркнул и потянулся рукой к перилам лестницы. Пальцами зацепился за кованный штырь, неловко и неуверенно встал, едва держась на ногах. Подался вперед и упал бы, если бы я не рванула к нему и не приняла почти весь его вес на себя.

— Тише-тише, — шепнула я Саше, поймавшему равновесие только в тот момент, когда он понял, что обнимает меня за плечи, а его за торс обеими руками обнимаю я. — Я держу тебя. Держу, — приговаривала я тихо.

Закрыв глаза, вдыхая запах Сашиной кожи, я не чувствовала его тяжести, но отчетливо понимала, что он ровно так же, как я его аромат, вдыхает мой, собирая его с распущенных волос.

— Идём спать, — потянула я его мягко за собой. — Утром поговорим.

— Я поеду домой, — взбрыкнул Саша вяло, но шаг за шагом следовал за мной. — Позвоню…

— Не надо никому звонить, Саш. Уже поздно. Идём, — приходилось шептать, чтобы не разбудить дочь. — Вот так. Хорошо.

Я аккуратно ввела Сашу в свою квартиру. Свет включать не стала. Саша, похоже, почти спал. Едва переставляя ноги, он практически повис на моих плечах и ему было плевать, куда и зачем я его