После того недостойного случая, когда Харриет ударила девушку по лицу, Наринда не делала секрета из своей ненависти к англичанке, но стремилась заработать расположение мужчин и медленно, но уверенно отстраняла Харриет от всех на борту. Сейчас она, в тонкой, как паутина накидке, грациозно подошла к двум мужчинам, держа поднос с напитками. Фроум немного смутился, явно покоренный несомненной прелестью Наринды, и даже Себастьян окинул ее восхищенным взглядом. Никто не верил, что Наринда столкнула ее за борт, Харриет это знала, и то, что она ударила девушку, только все ухудшило. Рауль видел в этом типичное отношение представителей ее класса к туземцам и, следовательно, презирал ее; у Себастьяна и Уилфреда Фроума слезы девушки разбудили присущий им обоим инстинкт защитника; и лишь Марк Лейн оставался нейтральным: Харриет Латимер была не такой девушкой, чтобы без основания бросать тяжкие обвинения, и она не была такой неосторожной, чтобы упасть через двухфутовое ограждение в воду, кишащую крокодилами. Хотя Харриет этого и не замечала, преподобный внимательно следил за ней, полагая, что несчастный случай, произошедший однажды, мог повториться снова.

Как раз когда уже стало казаться, что выжить невозможно, Рауль, поднявшись вместе с туземцами на судно, устало сказал:

— Впереди проход. Я был прав в своих расчетах. Мы снова вышли на судоходный участок.

— Благодарение Всевышнему, — искренне произнес Марк Лейн, коснувшись своей Библии.

— Спасибо Господу, — менее набожно вторил ему Себастьян, потянувшись к бутылке бренди.

— Спасибо Раулю, — сдержанно сказала Харриет.

Рауль, в это время смывавший засохшую кровь с порезов на руках, поднял голову и бросил на нее пристальный взгляд, заставивший Харриет поспешно отвернуться, чтобы не позволить заметить своего смущения.

Когда река снова стала рекой, настроение у всех, даже у Уилфреда Фроума, поднялось. Берега реки больше не были бесплодными и пустынными, там кипела бурная жизнь, которую стоило описывать и зарисовывать: множество птиц, то и дело попадавшихся на глаза, — колпицы, ходулочники, цапли, аисты-марабу, белые аисты, черные аисты; обезьяны и восхитительно блестящие рыжие с белым антилопы; зебры и слоны; а однажды, рано на рассвете, Харриет стала свидетелем захватывающей дух картины того, как гепард выслеживает свою добычу. Со всех сторон путешественников окружала дикая природа, и Харриет с ненасытностью старалась зарисовать все, чтобы ни один вид фауны и флоры не избежал ее карандаша.

На берегах светлокожих нубийцев сменили черные как уголь африканцы, жившие поселениями, состоявшими из нескольких бамбуковых или плетеных из тростника хижин. Уилфреду Фроуму не терпелось сойти на берег, чтобы познакомиться с населением так же близко, как он знакомился с растениями и животными. Но Рауль ему не позволил: во время обратного путешествия у них будет время собрать уникальные материалы для Королевского географического общества. Главной целью экспедиции был исток Нила, а они еще не добрались до Гондокоро, самого далекого места, когда-либо описанного белым человеком. А пока они находились на территории, не нанесенной ни на одну карту. Провианта у них было достаточно, и они могли добывать свежее мясо, так что в задержках для знакомства с местным населением, которое могло представлять потенциальную опасность, не было необходимости, а каждый час каждого дня был для них дорог. Малярия унесла одного из их группы, и неизвестно, когда мог погибнуть кто-то еще. У них было в избытке хинина, в который Рауль очень верил, но доктор Уолтер утверждал, что четыре бутылки красного вина в день — надежная защита, и доказал, что это было печальное заблуждение.

Иногда Харриет задавалась вопросом: когда Рауль спит? Он прокладывал курс их судна, следил за командой несчастных и временами напуганных суданцев, так же педантично, как Уилфред Фроум, наносил на карту местность, а его взгляд все чаще останавливался на Харриет, приводя ее в замешательство.

— Гости! — неожиданно крикнул Себастьян и, схватив ружье, бросился на нос судна, а Уилфред Фроум вскочил на ноги, уронив при этом на палубу карандаш.

Рауль быстро прошел мимо испуганной Харриет, двигаясь с естественной силой и уверенностью, и ее внезапный страх пропал: какова бы ни была ситуация, Рауль с ней справится. Отложив блокнот для рисования, Харриет с любопытством последовала за мужчинами. Их судно со всех сторон окружили каноэ, полные туземцев, чьи блестевшие от масла тела были прикрыты лишь набедренными повязками коричневато-желтого цвета. Только на одном было больше одежды: накидка, закрепленная на одном широком черном плече, и драпировка из шкур антилопы, спускавшаяся от талии до лодыжек. Он стоял у руля самого быстрого каноэ, широко расставив ноги и держа в поднятой руке копье. Его лицо, лишенное всякого выражения, для Харриет выглядело более похожим на величественную, вырезанную из дерева маску, чем на лицо человека из плоти и крови.

— Опустите ружье! — властно приказал Рауль Себастьяну.

Себастьян помедлил, собираясь воспротивиться, но, увидев выражение глаз Рауля, неохотно подчинился.

Тишина была нарушена в то мгновение, когда Себастьян издал предупреждающий возглас. Застучали барабаны — барабаны, которые раньше Харриет слышала только с безопасного расстояния. Тогда они звучали заманчиво и романтично, как признак того, что она продвигается все глубже и глубже в сердце неисследованной Африки. Сейчас, когда они оказались совсем близко, их звук, полный тревоги и угрозы, был пугающим. Каждый воин был вооружен копьем или пикой, и чем быстрее становился ритм барабанного боя, тем громче становились их крики и устрашающая жестикуляция.

Расставив ноги и упершись руками в бедра, Рауль встречал вождя на носу их судна без малейшего страха, словно за его спиной стояла целая армия, а не горстка мужчин и две беззащитные женщины.

Когда каноэ вождя слегка ударилось о судно, Рауль шагнул вперед и, вытянув руки, заговорил по-арабски. Вождь не спеша рассматривал Рауля из каноэ, а неистовство вокруг все усиливалось. Харриет закрыла руками уши, чтобы заглушить бой барабанов и крики, а На-ринда давно убежала и спряталась в своей каюте.

Рауль спокойно перешел с явно непонятого арабского на другой язык, и на этот раз в бесстрастных глазах вождя появился слабый блеск.

— Украшения, Харриет, — не поворачивая головы, распорядился Рауль.

Харриет побежала к коробкам с разноцветными ожерельями и браслетами, которые они везли с собой для обмена у местных вождей на еду. До сих пор в таком обмене не было надобности, но теперь Харриет схватила несколько стеклянных украшений и быстро подошла к Раулю.

Непроизвольно улыбнувшись, Рауль бросил украшения в руки вождя, а тот, ловко поймав их, поднял свою ручищу, и барабаны смолкли. Вождь повесил несколько ожерелий себе на шею, а остальные бросил своим воинам, которые ловили их, вырывали друг у друга и ныряли за ними в воду. Рауль протянул руку вниз за борт их судна, черная и белая руки соединились, и Рауль помог вождю подняться на судно, а в это время пальцы Себастьяна нервно потянулись к ружью. Было неясно, понял ли Рауль то, что сказал вождь, и понял ли вождь то, что сказал Рауль, но было ясно, что взаимопонимание достигнуто и что дружба предложена и принята.