— Сэр, я не уверен, что мне следует отвечать. Я при исполнении обязанностей. Бейлиф Курии не должен способствовать нарушению законного контракта, даже если контракт этот глупый. Почему бы вам не оставить это дело в покое?

1

Они вместе ступили на поверхность камня. Фаэтон погружался в него медленно — микроскопические, размером с молекулу, устройства, скрытые в паравеществе, проходили через доспехи и через тело в поисках спрятанного оружия. Суперметалл крисадамантин мешал проверке, поэтому устройства, осматривая внутренность костюма, проникали через ворот. Никакого неудобства Фаэтон не испытывал, но почувствовал себя униженным.

Наконец они оказались на ведущей вниз лестнице. Эстетический протокол, действовавший наверху, отличался от протокола, применявшегося здесь. Старомодный костюм Аткинса изменился. Скорее всего, он тоже был сделан из псевдоматерии, а не на основе нанотехнологий, так как в момент смены костюма окружающая температура не поднималась. Во время переодевания Фаэтон успел заметить, что под костюмом на Аткиясе был еще один костюм с множеством вертикальных карманов, в которых лежали запасные картриджи, реагирующие элементы, сборное нанооружие.

На поясе у него висели нож и катана. Фаэтон не мог не изумиться такому анахронизму. Как может человек настолько следовать традиции, чтобы иметь при себе острые металлические предметы, предназначенные для протыкания и разрезания людей?

Весь процесс переодевания занял не больше доли секунды. Теперь на Аткинсе было белоснежное пончо с жестким воротником, вместо копья он сжимал в руке дубинку, принадлежавшую иному периоду военной истории — Фаэтон не знал к какому. Он догадался, что белое пончо — одежда периода Объективной эстетики, относившегося к поздней Пятой эре, то есть много раньше эпохи Эстетического единства.

В те времена, когда еще не существовали софотехнологические программы преобразования, различия между нейроформами создавали трудности в переводе и понимании между нейроформами (Основной, Магической, Цереброваскулярной и Инвариантной). Невозможно было адекватно воспринимать искусство друг друга. И как следствие Объективная эстетика была геометрической, безликой, стилизованной, она больше напоминала об иконографии, нежели о живописи. Фаэтону она не нравилась.

Внизу, в вестибюле, кто-то стоял. Фаэтон не сразу узнал его в полумраке.

— Ганнис! Это вы или один из вас?

Человек повернулся. Да, на самом деле это был Ганнис, они работали вместе над юпитерианским проектом. Сейчас на нем был надет официальный костюм, а на голове — широкий головной убор, какие носили в Европе Пятой эры. Тяжелый полуцилиндрический плащ, похожий на надкрылья жука, свисал с широких наплечников. На них же крепились то ли кисточки, то ли усики с мыслительными коробками, листочками для заметок и интерфейсами — множество рук всегда было популярно в Европе.

— Рад вас видеть, Фаэтон!

Однако в его глазах Фаэтон увидел какую-то пустоту или напряженность. Он сразу понял, что тот пользуется программой, контролирующей выражение лица. Ганнис наверняка узнал доспехи Фаэтона.

Значит, Ганнис был одним из них.

Фаэтон подумал: «Боже мой! Есть ли в Золотой Ойкумене хоть один человек, кроме меня, кто не помнит, что я сделал?»

Из финансовых отчетов было видно, что он неоднократно бывал на Юпитере. От этой мысли Фаэтон сразу же успокоился, словно они с Ганнисом были старыми друзьями или деловыми партнерами.

В ту же минуту, как озарение, он ощутил уверенность: что бы ни сделал Фаэтон, Ганнис участвовал в этом деле или, по крайней мере, помогал ему.

— Вы тоже прибыли, чтобы предстать перед Курией? — вежливо спросил Фаэтон.

— Предстать? Не понимаю, что вы хотите сказать. Мой групповой разум представляет здесь интересы Гелия.

— Вы его адвокат?

С чего это Ганнис помогает Гелию? Фаэтон всегда считал, что эти двое соперничают между собой. Естественно, Синноэтическая школа с ее прямыми интерфейсами разумов-машин, с ее групповым массовым разумом, не могла принимать индивидуалистические традиции манориальных школ, к тому же они были конкурентами в борьбе за клиентов, за нишу в социальной экономике.

Ганнис непринужденно взмахнул рукой.

— Возможно. Сторазумные с Юпитера думают, что только судебная ошибка позволила дать ход вашему иску. Вы ведь нарушили подписанное вами соглашение относительно памяти, которое мы заключили на Лакшми. Теперь ни один пэр не желает обсуждать дела с человеком, которому нельзя доверять.

Лакшми находится на Венере. Интересно, что делал Фаэтон на Венере? Фаэтон предполагал, что согласие на амнезию он дал перед самым открытием праздников, в январе. Он посмотрел в календарь-программу. Венера в тот момент находилась в третьей фазе с Землей — замечательное положение для того, чтобы использовать ее гравитацию на участках между Землей, Марсом, Деметрой или Солнечной структурой. Меркурий в то время находился с другой стороны от Солнца, то есть в положении, неудобном для полетов. В примечании говорилось, что все полеты внутри системы были отменены в связи с солнечными бурями.

Именно в это время произошла катастрофа в Солнечной структуре.

Фаэтон внимательно смотрел на Ганниса. Ганнис был человеком недоверчивым, а недоверчивые люди зачастую относятся к гипотезам как к достоверным фактам. С ними можно блефовать.

— Значит ли это, что мне можно доверять меньше… меньше, чем остальным? — спросил Фаэтон, многозначительно кивнув. Он принял вид человека, хорошо знающего, что говорит.

— Вы имеете в виду, что Гелию нельзя доверить его собственное состояние? Или ваш иск к нему сильнее, чем его права?

Иск? Какой иск? У Фаэтона не было ни малейшего представления, что имел в виду Ганнис, но, разведя руками, он заговорщицки улыбнулся:

— По-моему, это очевидно. Можете делать соответствующие выводы.

Ганнис покраснел от злости. Явно его программа контроля выражения лица дала сбой. Или он нарочно показал свой гнев.

— Вы обвиняете Гелия в катастрофе на Солнце? Это просто черная неблагодарность, сэр, чернее черного. Особенно принимая во внимание ту жертву, которую он принес ради вас! Да вы просто скотина после этого, сэр! Чистейшей воды скотина! К тому же мой клиент не признает все, что произошло в Солнечной структуре! Его там даже не было!

— Не было? А я думал, ваш клиент — Гелий!

Ганнис весь как-то дернулся, словно получив удар в челюсть. И тут на какую-то долю секунды Фаэтон увидел на его лице понимание, после чего сразу же снова включилась программа контроля. Ганнис понял, что Фаэтон его дурачит, и произнес предельно вежливым тоном:

— Я уверен, что Курия сообщит вам все, что вы имеете право знать.

— Я знаю, что вы нарушили заключенное в Лакшми соглашение, а я нет.

Но Ганнис уже повернулся к Фаэтону спиной.