мне цифровые аплодисменты. Оперативная совместимость не помешает положительным свойствам сетевого эффекта: даже если я уйду из одной конкретной социальной сети или сервиса в другие, я все равно смогу получить доступ к пользователям предыдущего сервиса. Но это также означает, что сетевой эффект одного сервиса — неумолимо ведущий компанию к монополии — можно будет обуздать.

Нам уже знаком путь к созданию совместимых коммуникационных услуг. В начале 1990-х годов компании, предоставляющие услуги сотовой связи, действовали каждая сама по себе. Вы могли отправлять текстовые сообщения только абонентам той же сети. Если я пользовался Vodafone в Великобритании, а моя подруга предпочла Orange, отправить ей сообщение я не мог. Для такой несовместимости реальных технических причин не было, но были бизнес-причины: каждая сеть беспокоилась, что клиенты перейдут к конкурентам. В результате в 1999 году, до распространения совместимости, среднестатистический британский пользователь сотового телефона отправлял лишь пару текстовых сообщений в месяц. К 2004 году, через четыре года после того, как совместимость стала обычным явлением, средний британец отправлял в месяц 33 сообщения. К 2010 году он слал уже 141 сообщение в месяц[209]. Возможность свободного доступа к абонентам любой сети в сочетании со снижением цен привела к росту использования телефонов. И страх перед совместимостью оказался неуместным: компании стали сильнее, чем прежде, а активность их клиентов значительно увеличилась.

Сегодня мы предпринимаем шаги к тому, чтобы совместимыми стали целые секторы. С 2012 года Управление по финансовому регулированию и контролю Великобритании настаивает, чтобы розничные банки облегчали клиентам переход в другой банк. Недавно движение в сторону информационно прозрачного банковского обслуживания заставило банки делиться данными своих клиентов (разумеется, с разрешения клиента) с другими приложениями. Именно поэтому британец часто может перейти из одного розничного банка в другой относительно без хлопот — по сравнению с тем, что было двадцать лет назад, когда приходилось лично являться в офис с ксерокопиями документов, которые вы уже предоставляли кому-то другому. Европейская комиссия берет на себя инициативу в этой области: ее Закон о цифровых рынках, предложенный в декабре 2020 года, налагает новые обязательства на «платформы-привратники» — тип доминирующих сетевых платформ, которые мы обсуждали, — включая их обязательную совместимость[210].

Наконец, мы можем ограничить власть гигантских корпораций эпохи экспоненциального роста, если будем относиться к ним не как к обычным компаниям, а как к коммунальным службам — основным услугам, которыми мы не можем не пользоваться, вроде водопровода, электросети или канализации. Цифровые компании все больше соответствуют этой модели — они стали неотъемлемой частью нашей жизни. Попробуйте прожить день, не пользуясь сервисами Google, Apple, Amazon, Facebook, Microsoft или Netflix (или их местными аналогами — Tencent или Alibaba в Китае, «Яндекс» в России). Вы увидите, что это практически невозможно. Трудно участвовать в местной экономике, не говоря уже об экономике глобальной, без смартфона и доступа к магазину приложений. Ни домашние дела, ни учеба, ни работа невозможны без доступа к поисковым системам. Участвовать в жизни общества проще, если пользоваться социальными сетями. Но вместе с этой властью, нравится это компаниям или нет, приходит и ответственность.

Мы уже давно предъявляем жесткие требования к поставщикам коммунальных услуг. Регулирующие органы требуют от них все более высоких стандартов. Для телекоммуникационных компаний это означает, например, «обязательства по универсальному обслуживанию», то есть каждому жителю страны должны быть предоставлены приемлемые услуги телефонной связи. Другие компании рассматриваются как объекты первой необходимости и должны делиться своей инфраструктурой с конкурентами на справедливой основе. Хороший пример — телефонная компания Великобритании British Telecom (BT). Ее телефонная сеть представляет собой естественную монополию, что затрудняло конкуренцию. Дело в том, что конкуренты зависели от BT в плане доступа к проводам, идущим в дома клиентов. После долгих лет борьбы британский регулятор пришел к решению: объединяющая магистраль BT выделяется в отдельную компанию, которая по-прежнему принадлежит BT, но работает на рыночной основе. Эта компания, Openreach, должна будет инвестировать в сеть и продавать услуги и BT, и любой другой телефонной компании, желающей получить доступ, на равных условиях. Это устранило необходимость создания второй национальной сети, ведущей провода в дома (хотя и не удержало от этого некоторые компании)[211].

Европейская комиссия также играет ведущую роль в регулировании деятельности крупных технологических компаний. Согласно предложенному Закону о цифровых услугах, когда платформа становится очень большой — охватывает более 10% европейцев, — вступают в силу новые обязательства. Они включают в себя более строгие требования к отчетности и аудиту, а также обязанность делиться данными с исследователями и властями. Эти более обременительные требования не распространяются на мелкие компании, что позволяет надеяться, что они не приведут к тому, что более широкий рынок перестанет быть гибким[212]. Но если мы действительно хотим относиться к цифровым платформам как к коммунальным службам и попытаться разрушить их удушающий контроль, нам могут понадобиться подобные меры.

Все эта политика направлена на преодоление экспоненциального разрыва. Это почти евангельская истина, что рынки, как правило, остаются достаточно конкурентными. Однако в экспоненциальную эпоху это опасное допущение. Политики, бизнесмены и регулирующие органы еще не осознали, что мы вступаем в эпоху рынка, где победитель получает все. Они полагают, что если монополия и проявит себя, то это приведет к негативным последствиям для потребителей, но все уже не так.

Это наглядный урок медлительности институциональных изменений. Компании-суперзвезды появились на горизонте уже давно: как мы видели, еще в 1996 году Уильям Брайан Артур писал о проблемах доминирования платформ и увеличения отдачи от масштаба в мире технологий. Однако тогда это было всего лишь интересное наблюдение о нишевой отрасли. Сегодня она стала самой важной и крупнейшей в мире. Пытаясь регулировать ее, правительства применяют мышление индустриальной эпохи к проблемам эпохи экспоненциальной.

Мировоззрение XX века можно преодолеть. Государственные органы по своей природе будут работать медленнее, чем самые быстрорастущие компании. Эта проблема обсуждается в академических кругах, юристами, в аналитических центрах и на бизнес-форумах, хотя политику, которая позволит преодолеть экспоненциальный разрыв, мы можем вершить сами. В каждом секторе экономики люди все больше понимают, что эпоха установленных нами ранее правил закончилась. Правила должны измениться.

Глава 5. Бесплодные усилия труда

[213]

В какой-то момент в середине 2010-х годов средства массовой информации вдруг очень озаботились последствиями автоматизации. «Миллионы британских рабочих рискуют быть заменены роботами», — писала газета Guardian[214]. «Отнимут ли роботы рабочие места у наших детей?» — вопрошала New York Times в 2017 году[215]. В 2015 году бестселлером стала