распространила свою сеть на Грецию и греческие зарубежные колонии. В начале 1819 г. в Филики Этерию вступил Николай Ипсиланти, а вслед за ним и его братья Дмитрий и Георгий. Александр же, с 1817 г. знавший о существовании тайного общества, воздержался от вступления в него. Вполне осознавая свое общественное положение и обладая нормальным честолюбием, молодой греческий аристократ не мог согласиться на роль рядового члена организации, которому полагалось послушно исполнять приказы его строго засекреченного верховного органа – Архи.

Неосуществленное стремление активно действовать ради освобождения Греции отрицательно влияло на душевное состояние Александра Ипсиланти. Сказывалась и неудовлетворенность характером своих служебных обязанностей в 1-й кирасирской дивизии, расквартированной в северо-западных губерниях России, вдали от крупных городов. Прибыв в Петербург в начале 1820 г. или в конце 1819 г., он в письме П. Д. Киселеву от 2 (14) февраля 1820 г. жаловался на угнетавшую его тоску и плохое состояние здоровья. Из письма явствовало также, что А. Ипсиланти собирался через два месяца выехать из Петербурга в Киев[277]. Однако через два месяца в Петербурге произошло событие, изменившее планы А. Ипсиланти и определившее его дальнейшую судьбу.

По мере того, как Филики Этерия расширяла свою деятельность, она наталкивались на все более серьезные трудности и препятствия. Большую опасность для самого существования тайной организации представлял назревавший кризис руководства. Он был вызван проявившимся уже недоверием верхов греческого общества к руководителям Филики Этерии, главным образом заграничным греческим купцам, не имевшим сколько-нибудь значительного влияния и авторитета в Греции. В этой обстановке руководящий комитет Филики Этерии решил привлечь к руководству обществом какого-либо авторитетного греческого деятеля, связанного с Россией, на помощь которой в деле освобождения греческий народ издавна возлагал большие надежды. Естественно, что взоры руководителей этеристов обратились к И. Каподистрии, ставшему в 1815 г. статс-секретарем Министерства иностранных дел России и доверенным советником Александра I. Для переговоров с этим деятелем, пользовавшимся огромным авторитетом во всем греческом мире, в Петербург в январе 1820 г. прибыл член Архи Э. Ксантос. Однако Каподистрия, считавший вооруженное освободительное восстание преждевременным и относившийся отрицательно к тайным обществам, отклонил предложение этеристской организации.

Тогда этеристский комиссар решил обратиться к А. Ипсиланти. В установлении контактов с генералом помощь ему оказал двоюродный брат А. Ипсиланти этерист И. Мано, прибывший в Петербург для разрешения имущественного спора между семействами Ипсиланти и Мано. А. Ипсиланти с энтузиазмом и без колебаний согласился связать свою судьбу с тайным обществом. 12 (24) апреля 1820 г. в Петербурге был подписан официальный акт о принятии Александром Ипсиланти верховного руководства Филики Этерией в качестве «генерального инспектора»[278].

Можно без преувеличения сказать, что принятие А. Ипсиланти руководства Филики Этерией имело решающее значение для успеха ее деятельности. Грекам очень немного было известно о нем, однако они знали, что он имеет чин генерала русской армии, служил адъютантом царя и пользуется его большим расположением. Это создавало видимость того, что деятельность тайного общества и его руководящего комитета – Архи – поддерживается и поощряется петербургским двором. В результате авторитет Архи, уполномоченным которого выступал А. Ипсиланти, был восстановлен, а вокруг Филики Этерии и ее целей объединились различные слои греческого общества. В своей неопубликованной записке о Греческой революции, написанной в 1822 г., известный деятель национального движения митрополит Игнатий отмечал, что принятие А. Ипсиланти руководства тайным обществом не только покончило со всеми сомнениями его членов, но и привело к увеличению их числа «из людей видных классов и уверило их, что этот пресловутый комитет [Архи. – Г. А.] существовал в России под покровительством его величества императора Александра»[279]. В действительности царское правительство, нисколько не заинтересованное в тот период в каких-либо освободительных выступлениях на Балканах, никак не было связано с греческим тайным обществом и не поощряло его деятельность[280]. Однако убеждение, что единоверная Россия военной рукой поддержит борьбу греков за освобождение, основанное на традициях многовековых русско-греческих связей, глубоко укоренилось в общественном сознании греков, и принятие русским генералом А. Ипсиланти руководства Филики Этерией еще более укрепило это убеждение или, точнее говоря, веру.

После того как А. Ипсиланти принял на себя руководство греческим патриотическим обществом, его планы, о которых он в свое время известил П. Д. Киселева, изменились. Пробыв в Петербурге до конца июня 1820 г., А. Ипсиланти, чтобы полностью посвятить себя делам Филики Этерии, взял отпуск для поездки за границу на минеральные воды, мотивировав его открытием раны, которая действительно доставляла ему большие страдания. Выехав из столицы, он проехал через Москву, Киев, Одессу и в середине октября 1820 г. прибыл в Кишинев. По дороге он проводил сбор средств в греческих общинах России на освободительное восстание, встречался с прибывшими из Греции видными этеристами, посылал греческим военачальникам инструкции о подготовке к вооруженному выступлению. Вся эта кипучая деятельность велась в глубокой тайне от российских властей и стала известна лишь 40 лет спустя из опубликованных И. Филимоном материалов из архива Ипсиланти. Однако изменившееся настроение А. Ипсиланти после принятия им руководства тайным обществом почувствовал, хотя и не зная его причины, российский посланник в Константинополе Г. А. Строганов.

Особого внимания заслуживает письмо А. Ипсиланти Г. А. Строганову от 20 ноября (2 декабря) 1820 г. по вопросу об имущественных претензиях его семьи к Порте. Своим содержанием и тоном письмо это значительно отличалось от предыдущих писем А. Ипсиланти посланнику на эту же тему. Помимо конкретных предложений о решении этого имущественного спора А. Ипсиланти дает весьма резкую оценку системе правления Порты в Дунайских княжествах и вообще этому правительству, которое «убивает, грабит, все присваивает». В письме явственно чувствуются те личные мотивы, которые побудили потомка знатных фанариотов стать на путь решительной борьбы против оттоманского государства. С возмущением он пишет о жестоком преследовании со стороны Порты, жертвой которого стало его семейство. По словам А. Ипсиланти, после того как казнили деда и ограбили сына, это преследование уже «распространилось на третье поколение, обрекая на нужду маленьких детей»[281]. «Личный счет» к Порте, который имелся у Александра Ипсиланти и его братьев, помогает понять ту решительность, твердость и самоотверженность, которую все они проявили в борьбе за национальное освобождение.

Резкий, требовательный тон письма А. Ипсиланти от 20 ноября (2 декабря) 1820 г. не мог не обратить на себя внимания Г. А. Строганова. Посланник почувствовал в нем и скрытый упрек в том, что он не очень энергично защищает интересы семейства Ипсиланти и недостаточно тверд в отношениях с Портой. Хотя в своем ответном письме А. Ипсиланти от 16 (28) декабря 1820 г. он игнорировал этот упрек[282], посланник не мог скрыть своей обиды и раздражения в частном письме И. Каподистрии от 14 (26) декабря 1820 г. «Если бы князь Александр Ипсиланти, – писал Г. А. Строганов, – мог представить себе все то беспокойство, которое доставляют мне его дела, он не