– Вы обещаете рассказать, что именно она говорила об этом револьвере?

– Обещаю.

– Ладно. Где он?

– Вы даете слово сделать то, о чем я прошу?

– Да.

– Арчи, достань револьвер.

Я подошел к сейфу и присел на корточки, чтобы ввести шифр. Обычно если я в кабинете, то не запираю его, но из-за той коробки решил не рисковать. После того как я набрал комбинацию цифр и достал револьвер, я снова запер сейф. Направившись к Кремеру, я произнес:

– Кстати, я задал вопрос, на который так и не получил ответа. Какой системы найденный вами револьвер? Тот самый, из которого убили Хейзена.

– «Дрексель». Тридцать второй калибр.

– Как и этот. – Я протянул инспектору оружие. – Разумеется, таких «дрекселей» тридцать второго калибра несколько миллионов.

Кремер осмотрел револьвер и, черт меня подери, обнюхал! Я уже говорил, такое делаешь на автомате. Выдвинув барабан, он заглянул и в него.

– Из него стреляли вчера, – сказал Вулф. – Мистер Гудвин выстрелил один раз, чтобы добыть пулю. Ту самую, что я передал вам.

– Ага, – кивнул Кремер. – Вы способны пойти на все что угодно. Вы понимаете, что из него… Хотя нет, черт побери, это невозможно! Ну что ж, я готов вас выслушать.

Вулф принялся рассказывать. Ему, как и мне, это явно не нравилось, но у нас не было другого выхода. Требовалось добыть столь нужные нам сведения о револьвере – без помощи Кремера мы бы убили на это несколько дней. Вулф не стал вдаваться в детали, в частности, он ни разу дословно не воспроизвел сказанное миссис Хейзен. Несмотря на это, он изложил суть беседы – до переданных по радио новостей и после них. Вулф не стал упоминать причины, в силу которых я решил, что наша гостья невиновна. Я не имел ничего против – это могло привести Кремера в смятение и в результате спутать нам карты. Впрочем, рассказ Вулфа и без того привел его в некоторую растерянность. К его концу инспектор принялся покусывать губу и недоверчиво поглядывать на Вулфа. Когда тот замолчал, Кремер некоторое время глядел на револьвер, а потом резко спросил:

– О чем вы предпочли умолчать?

– Ни о чем, – покачал головой Вулф. – Вы услышали все самое важное. Вы просили самую суть – вы ее получили. Сколько вам потребуется времени, чтобы получить данные об этом револьвере?

– Ничего не понимаю. Она приходит к вам и вешает лапшу на уши. Потом вы узнаете, что ее мужа убили, а мы ее задержали. И после этого вы согласились на нее работать? Решительно ничего не понимаю! Вы же никогда прежде не брали в клиенты убийц. Не знаю почему. Может, все дело в вашем чертовом везении, а может, по какой другой причине. Но убийц среди ваших клиентов не было. Зачем вы согласились на нее работать?

Вулф едва заметно, криво улыбнулся:

– Я спросил мнения мистера Гудвина, и он сказал, что она невиновна. Он безупречно разбирается в женщинах моложе тридцати. Сколько вам потребуется времени, чтобы получить данные об этом револьвере?

– Чушь какая! – Кремер встал. – Про револьвер – не знаю. Такое дело может занять час, а может и неделю. Гудвина я забираю с собой. Отвезу его в офис окружного прокурора. Там составят подробный протокол о том разговоре. В два часа я пришлю сотрудника, он снимет ваши показания – тоже под протокол. Если я потащу вас с собой, вы лишь…

– Никаких протоколов я подписывать не стану. Я не обязан это делать. В том случае, если вы пришлете сотрудника, его не пустят на порог. Если у вас есть вопросы – задавайте.

Круглое красное лицо Кремера сделалось еще краснее. Впрочем, он понял: пора остановиться. Инспектору уже доводилось три раза возить Вулфа в полицейское управление, и он прекрасно помнил, чем все заканчивалось. Похоже, память об этом остановила его и сейчас. Сунув револьвер в карман, он повернулся ко мне:

– Поехали, Гудвин. Там разберемся.

Стоило мне встать, зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал расстроенный голос Паркера:

– Арчи? Это я, Нат Паркер. Миссис Хейзен задержана по обвинению в убийстве. Разумеется, об освобождении под залог не может быть и речи. Я хочу повидаться с Вулфом, прежде чем встретиться с ней. Мне нужно знать, что она сказала ему вчера. Я приеду через двадцать минут.

– Хорошо, – отозвался я. – Он как раз в прекрасном расположении духа. Приезжайте. – Повесив трубку, я повернулся к Вулфу. – Через двадцать минут к вам заедет Паркер.

С этими словами я отправился в прихожую за пальто и шляпой. По пятам за мной следовал Кремер.

Глава 8

В ходе последующих девяти часов у меня была масса возможностей собраться с мыслями: сперва в полицейской машине по дороге в офис окружного прокурора, потом по дороге оттуда в убойный отдел на Двадцатой улице, а затем во время вынужденного безделья, когда стражи закона в разных чинах, в том числе и окружной прокурор, думали, что им делать дальше.

Ситуация представлялась мне ужасно запутанной еще до того, как около трех заместитель окружного прокурора любезно позволил мне воспользоваться телефоном и я позвонил Вулфу. Естественно, ключом ко всему был револьвер. Что тот, что этот. Если Люси нам соврала, сколько в ее словах было правды, а сколько лжи? Что за револьвер во вторник утром видела в ящике комода служанка? Тот самый, из которого застрелили Хейзена, или тот, что Люси принесла Вулфу? Если первое – значит Люси соврала и потому либо сама убийца, либо его знает. Если второе – кто и когда его туда положил? И главное – зачем?! Не скажу, что на эти вопросы не имелось ответов. Беда заключалась в другом: вариантов этих ответов было слишком много. Большинство из них сходилось в том, что Люси обвела меня вокруг пальца, и потому я их отверг.

Сперва около часа меня развлекал помощник окружного прокурора Мэндел, с которым мне уже доводилось сталкиваться раньше. В паре с ним работал лейтенант из убойного отдела. Не возникало никаких сомнений, что, как и для меня, загадка с двумя револьверами оказалась для них крепким орешком, однако они не торопились это признавать. Потом, когда мы занялись сэндвичами и кофе, продолжая при этом беседовать, Мэнделу позвонили. Они удалились с лейтенантом в другую комнату, а когда вернулись, ход допроса кардинально изменился. Револьверы их больше не интересовали. Теперь их в первую очередь волновало то, что именно Люси сказала Вулфу и мне, они хотели, чтобы я воспроизвел ее слова дословно. Наконец, незадолго до трех, Мэндел вызвал стенографистку и велел мне диктовать ей