Просьба купцов была удовлетворена, и евреям в декабре 1791 года было запрещено «записываться в купеческие города и порты». Так было положено начало «черте оседлости», за пределами которой евреям запрещали селиться и заниматься коммерческой деятельностью. Попытка административными мерами остановить деловую активность еврейских торговцев, с одной стороны, преодолевалась всяческими ухищрениями, а с другой стороны, стала источником усиливавшегося конфликта между еврейским населением и российскими властями. Конфликт усиливался по мере быстрого роста еврейского населения. В своем исследовании «Двести лет вместе» А.И. Солженицын писал: «От первичного околомиллионного населения при первых разделах Польши – до пяти млн 175 тыс. к переписи 1897-го, то есть за столетие выросло больше чем в пятьраз. (В начале xix в. российское еврейство составляло 30 % мирового, в 1880-м – уже 51 %.) Это – крупное историческое явление, не осмысленное привременно ни русским обществом, ни российской администрацией».

Между тем на Западе сумели оценить значение последствия роста населения в пределах «черты оседлости» и, как следствие этого, разраставшегося внутрироссийского конфликта. Одним из свидетельств этого явилась миссия 1846 года в Россию сэра Мозеса Монтефиоре. Он прибыл с рекомендательным письмом от королевы Великобритании Виктории и, как отмечал Солженицын, «с задачей добиться улучшения участи еврейского населения в России». Совершив поездку по областям, населенным евреями, М. Монтефиоре представил Николаю I «обширное письмо с предложением вообще освободить евреев от ограничительного законодательства», «возможно скорее уничтожить ограничения в праве жительства и передвижения в пределах черты оседлости». Требование снятия ограничения с евреев лицемерно выдвигала Великобритания, которая в это время насаждала бесчеловечный колониальный режим на всех континентах планеты и душила свободу многих народов мира, в том числе и в соседней Ирландии.

Созданный в 1860 году Всемирный еврейский союз во главе с бывшим французским министром А. Кремье, как отмечал Солженицын, «не раз обращался к правительству России, заступаясь за русских евреев, хотя часто и невпопад… протестовал Кремье против переселения евреев на Кавказ или на Амур – а такого намерения у русского правительства не было; в 1869-м – что евреев преследуют в Петербурге – но этого не было и жаловался президенту США на предполагаемые им гонения на саму еврейскую веру со стороны еврейского правительства».

Эти заявления не оставались без внимания со стороны руководителей ведущих западных держав. Солженицын обратил внимание на новую миссию сэра Мозеса Монтефиоре в Россию в 1872 году, а также давление «Дизраэли да и Бисмарка на Горчакова на Берлинском конгрессе 1878 года. Стесненный Горчаков там оправдывался, что Россия нисколько же не против религиозной свободы и полностью ее дает, но “не следует смешивать религиозную свободу с предоставлением политических и гражданских прав”».

Мощный импульс выступлениям во всем мире в защиту российских евреев был дан еврейскими погромами на юге России в 1881-1882 годах. До тех пор Россия практически не знала подобных бесчинств, если не считать крупного еврейского погрома, осуществленного греческим населением Одессы. (История подобных погромов началась задолго до возникновения России, Один из наиболее кровавых еврейских погромов был устроен греками в Александрии в середине I века новой эры). Хотя поводом для еврейских погромов стало убийство Александра II 1 марта 1881 года, они начались почему-то лишь через полтора месяца после этого события. Удивительным было и то, что роль евреев в организации этого убийства была ничтожно малой, а поэтому для обвинений евреев в убийстве царя не было серьезных оснований. Лишь Геся Гельфман, проходившая по «процессу 1 марта», была еврейкой. Она же была единственной подсудимой, которая не была казнена, так как ее роль в организации и осуществлении убийства царя не была главной. Евреями не были и остальные подсудимые. Ими не было и подавляющее большинство членов «Народной воли».

Также было удивительно и то, что погромы произошли в городах и местечках Правобережной Украины, которые находились вдали от главных центров политической жизни России. Хотя во время погромов, охвативших сотни населенных пунктов, еврейскому населению был нанесен огромный материальный ущерб, человеческих жертв было немного: в ходе них погиб один человек (по другим сведениям, погибло двое).

Эти погромы вызвали взрыв негодования в Западной Европе и США, хотя известно, что в это время в различных странах мира постоянно творились кровавые расправы (во время разгонов рабочих демонстраций полиция нередко убивала по несколько человек, а в ходе уничтожения населения покоряемых колонизаторами стран Африки и Азии каждый день гибли сотни людей). Также известно, что антисемитизм в Западной Европе был в это время широко распространен. Так, в 1882-1884 года в связи с так называемым Тисса-эслярском деле по обвинению евреев в ритуальном убийстве в Австро-Венгрии прокатилась волна еврейских погромов. Антисемитская кампания вскоре захватила и Францию. В разгар споров вокруг «дела Дрейфуса» в 1898 году Эмиль Золя писал, что французский народ, «отравленный ядом изуверства… мечется по улицам с воплем: "Долой евреев! Смерть евреям!"». Однако мировая реакция на еврейские погромы в России намного превосходила протесты против жестокостей властей на Западе по отношению к оппозиции или против антисемитизма в странах Западной Европы. Одним из следствий этой кампании стала массовая эмиграция евреев из России.

Хотя в организации погромов многие обвиняли царские власти, для этого не было оснований. Царское правительство не желало дестабилизировать положение внутри страны и поощрять беззаконный самосуд. На местах же полиция действовала исключительно сурово по отношению к погромщикам. Их разгоняли, избивали, арестовывали. Известный публицист Влас Дорошевич рассказывал в очерке «Пытки» о том, как пристав проверял, действительно ли подозреваемый шел на погром или был ошибочно задержан. Он брал нагайку и ударял его по спине. (Пристав хвастал, что ударом своей нагайки он перебивает железный гвоздь.) Если испытуемый корчился от боли и орал благим матом, то пристав отпускал подозреваемого. Если же тот не слишком сильно кричал, пристав заставлял его раздеваться. Обычно оказывалось, что у такого задержанного было одето несколько рубашек. Поясняя свои приемы Власу Дорошевичу, пристав говорил: «Идут на погром, – побольше рубашек на себя надевает. Будут казаки плетьми бить, – чтобы не так больно». Очевидно, что погромщики знали, что они идут на противозаконное дело и им крепко достанется от представителей властей.

Хотя Солженицын высказывает предположение о том, что погромщиков подстрекали враги царского строя – революционеры-народовольцы, его подозрения покоятся на шатком основании. Кроме заявления о том, что погромы приветствовал один из народовольцев Ткачев, Солженицын не смог предъявить иных соображений, а потому ограничился туманным заявлением: «Народовольцы (и ослабшие "чернопередельцы") и не могли долго ждать после того, как убийство царя не вызвало предвидимой и ожидаемой ими мгновенной всеобщей революции. При той растерянности умов, какая возникла в народной массе после убийства царя-Освободителя, – не слишком-то большой и толчок требовался, чтобы шатание умов преклонилось в какую-то сторону». Однако трудно предположить, что умы народовольцев шатались настолько, чтобы для провоцирования революции в России они решили заменить цареубийство разграблением и избиением мелких еврейских хозяев в далеких южных местечках Украины.