Какое это имеет значение?

Наконец, в комнату прокралась тьма. Несъеденные хлеб и сыр заветрились, зачерствели. Наконец мочевой пузырь согнал меня со стула. Спотыкаясь, я побрела искать ночной горшок.

У двери спальни сидела госпожа Тирей; она почти растворилась в тени.

— Изумруд! — негромко окликнула она меня. — Завтра твои занятия возобновятся.

— Ничего подобного. — Я даже не подумала попросить разрешения говорить. А если она вздумает замахнуться на меня своей дурацкой трубкой, я накормлю ее песком и запихну в глотку шелк.

— Ничего не изменилось.

— Все изменилось.

Пройдя мимо нее, я немного посидела одна в уборной.

Вскоре я почувствовала голод. Госпожа Тирей ждала меня на галерее. В сумерках она показалась мне жалкой и печальной.

— Если Управляющий дает кандидатке имя, он оказывает ей великую честь. Имя означает, что Управляющий признал кандидатку пригодной.

— Кто он такой, чтобы признавать меня пригодной? — с плохо сдерживаемой яростью спросила я.

— Он наш общий хозяин и отчитывается только перед самим Правителем, — сурово ответила госпожа Тирей. — Ну-ка, сядь и послушай!

В силу почти десятилетней привычки я быстро села.

— В нашем городе Правитель — это все. Нам не разрешают рассказывать кандидаткам о недавних событиях, но скоро ты все равно кое-что узнаешь. — Госпожа Тирей воровато огляделась по сторонам, потом посмотрела на меня. — Его глаза и уши повсюду. Он сидел на престоле задолго до того, как родилась моя бабушка, и будет править еще долго после того, как состарятся мои внуки.

Я ненадолго отвлеклась мыслями о том, что у госпожи Тирей есть дети и внуки. Но искра интереса умерла, потушенная моими мрачными мыслями, так же быстро, как и вспыхнула.

— Правитель для нас — превыше всего, и так будет всегда! — продолжала госпожа Тирей. — Величайшая честь стать его спутницей жизни! Дочери самых знатных вельмож с радостью зарезали бы своих возлюбленных и горничных ради того, чтобы поменяться с тобой местами!

«Я бы охотно поменялась с ними, никого не убивая», — подумала я.

— Так что слушай, малышка Изумруд. Тебе осталось самое большее год или два… Если осталось. Как только у тебя начнутся месячные, мужчина сможет уложить тебя в постель. Раздвигай пошире ноги и сладко улыбайся, и твоя жизнь будет прекрасной много-много лет. Но попробуй насупиться, как сейчас, или надерзить — и тебя изобьют до полусмерти и вышвырнут на свалку, как любую служанку, которой не удалось угодить хозяину.

Она похлопала меня по плечу и вышла. Сидя в темноте, я еще долго размышляла о природе и цене моей красоты.

Следующие месяцы прошли в тревожном умиротворении. Уроки продолжались, но наставницы занимались со мной больше для проформы. Управляющий не возвращался, что вполне меня устраивало. В тот период не приезжал и Федеро. По отношению к его отсутствию я испытывала двойственные чувства.

Когда-то давно он увез меня из родного дома. В хорошие дни я иногда мечтала, что он, может быть, снова увезет меня. Конечно, я понимала, что моим глупым девичьим мечтам не суждено сбыться — ведь Федеро служил Управляющему.

Имя Изумруд кололо мне слух, как иголка колет палец. Всякий раз, как госпожа Тирей обращалась ко мне, кровь бурлила у меня в жилах. К тому времени я уже научилась надежно скрывать свои истинные чувства. И все же госпожа Тирей, отлично знавшая меня, угадывала сидящий во мне гнев.

Однако и она переменилась ко мне; моя главная мучительница все чаще смотрела на мои выходки сквозь пальцы и просто отворачивалась от меня.

Наконец меня осенило: она со мной покончила! Она ждет, когда у меня начнутся месячные или меня, не дожидаясь, потребует по своей прихоти Управляющий или его хозяин Правитель. И тогда я покину Гранатовый двор, а в моей комнате поселится другая девочка.

Последняя мысль особенно ужасала меня. В глубине души мне даже хотелось остаться здесь, в ненавистном центре моей Вселенной.

Где мне лучше — за серо-голубыми стенами или за их пределами?

Разумеется, ни там и ни там. Мне не было хорошо нигде.

Даже Танцовщица в часы занятий как будто лишь отбывала со мной повинность. Мы гуляли знакомыми дорожками и вяло отрабатывали знакомые кувырки, падения и махи ногами. В те дни даже Танцовщица казалась мне не лучше госпожи Тирей.

— Мне не нравится мое имя, — призналась я ей однажды ночью; мы гуляли по Яичной галерее на западной стене поместья Управляющего. Грубить любимой наставнице не хотелось, но я ничего не могла с собой поделать.

— Девочка! — устало отозвалась Танцовщица. — Имя — как маска. Имя можно носить день, сезон или всю жизнь, а когда понадобится, поменять.

По правде говоря, она ни разу не назвала меня Изумрудом после того, как Управляющий удостоил меня сомнительной чести. Но мне почему-то не становилось легче от этого.

— Что ты можешь знать об именах? — буркнула я. — Ведь у тебя самой имени вовсе нет!

Танцовщица резко остановилась. Глаза ее тускло мерцали в свете моего «холодного огня». Я поняла, что обидела ее — как несколько лет назад, когда мы поссорились из-за Федеро. Я разозлилась на себя. Неужели она сейчас бросит меня, как тогда?

— Девочка, я тебе не враг. — Танцовщица втянула когти. — Будь любезна, не забывай об этом!

Покорно склонив голову, я нехотя извинилась:

— Прости меня, госпожа. После приезда Управляющего все как-то разладилось…

Она отвернулась и зашагала дальше. Я бросилась за ней, но почти сразу же споткнулась из-за странной тянущей боли внизу живота. Я редко падала, но сейчас из гордости промолчала. Она же, наверное, еще гневалась на меня.

Кроме того, она прекрасно понимала, что творится внутри меня. В конце концов, она сделала обучение девочек своим ремеслом, а все девочки рано или поздно становятся женщинами.

Итак, у меня начались месячные — я не ожидала, что они придут так скоро. Предвестником послужила боль в пояснице, которая возобновлялась через неровные промежутки времени в течение нескольких недель. Однажды я готовила с госпожой Тирей в большой кухне — мы делали свинину в горшочке, — когда у меня внутри словно что-то перевернулось. Без всякого предупреждения я согнулась пополам, и меня вырвало на плиточный пол.

Госпожа Тирей не стала меня бить; как ни странно, она заулыбалась и повела меня умываться. Потом велела полежать. В постели меня снова затошнило; я еле сдерживалась, но потом все же вскочила, опустилась на колени на холодном полу, и меня снова вывернуло наизнанку. Во рту оставался привкус желчи. Мне показалось, что я обмочилась, и меня передернуло от отвращения. Покосившись на лужицу на полу, я поняла, что из меня течет кровь.

«Госпожа Шерлиз гордилась бы мной, — подумала я. — Теперь со мной наконец можно лечь в постель». Я гнала от себя мысли о Правителе.