Весной 2005 года О’Келли оказался «в числе пятидесяти глав компаний, приглашенных в Белый дом для участия в “круглом столе” с президентом Бушем. Можно ли представить себе человека более удачливого в работе, чем я?»

Но как раз в этот момент удача отвернулась от О’Келли. То, что казалось ему временной усталостью после особенно напряженного графика, обернулось легкой атрофией щечной мышцы, затем подозрением на паралич лицевого нерва, а потом — внезапно и необратимо — диагнозом: неоперабельный рак мозга. Этот конфликт было уже не уладить. И самые дорогие эксперты не могли отвести неминуемую правду: три месяца максимум.

О’Келли отреагировал как «человек целенаправленный», как настоящий чемпион корпоративной конкурентной борьбы. «Успешный управленец стремится быть максимально стратегически подкованным, готовым одержать верх в любой ситуации, так и теперь, в свои последние сто дней, я стремился быть максимально последовательным». В сложившейся затруднительной ситуации он решил применить «навыки топ-менеджера». Он понимает, что должен «сформулировать новые цели. И побыстрее». Он пытается «выяснить, что мне, как индивидууму, необходимо поменять в кратчайшие сроки, дабы приспособиться к новым жизненным обстоятельствам». Он составляет «финальный и самый важный список дел за всю жизнь».

Приоритеты, методы, цели. Он приводит в порядок свои дела и финансы. Он решает, как ему «развить» отношения, путем создания «незабываемых моментов» и «незабываемых дней». Он начинает «переход в следующее состояние». Он планирует собственные похороны. Неутомимый конкурент, он хочет, чтобы его смерть была «самой лучшей из возможных», и, закончив со списком дел, приходит к заключению: «Итак, теперь я создал мотивацию, чтобы “преуспеть” в смерти».

Тем, кто полагает, что всякие Сто дней неизбежно ведут к Ватерлоо, само понятие «преуспеть в смерти» может показаться комичным, даже гротескным. Но ведь любая смерть кому-то может показаться комичной! (А знаете, что сделал О’Келли вскоре после того, как узнал, что ему осталось три месяца? Он написал рассказ! Как будто этого добра мало…) Однако, воспользовавшись услугами существа, которое можно обозначить только словом «призрак»[34], он создал книгу, которую собирался написать ты, — книгу об умирании — перед лицом окончательно поставленной даты.

О’Келли составляет список друзей, отношения с которыми он хочет развить, и распределяет их по категориям. Еще не дойдя до своего ближнего круга, он с удивлением обнаруживает, что в его книге уже тысяча имен. Но с напором и быстротой, привычными для совершения сделок, он справляется с этим списком ровно за три недели: иногда это телефонный звонок или записка, иногда краткая встреча, возможно содержащая «незабываемый момент». Когда дело доходит до развития отношений с более близкими друзьями, человеческий фактор периодически дает сбои. Один или двое друзей не желают, чтоб от них отмахивались такого рода прощанием, прогулкой по парку с обменом общими воспоминаниями. Однако, как настоящий управленец, О’Келли отметает их неисправимо сентиментальные доводы. Он твердо настаивает: «Я хочу, чтобы все было именно так. Я устроил это специально, чтобы мы могли развить наши отношения. И чтобы из этого получился незабываемый момент. Давай примем все как есть и будем двигаться дальше. И не будем планировать еще одну встречу. Невозможно сделать незабываемый момент еще более незабываемым».

Нет, едва ли я выбрал бы такую линию поведения. С другой стороны, я сомневаюсь, что когда-либо встречал таких людей, как О’Келли. «Развитие отношений», которое он спланировал для своей дочери-подростка, включало в себя путешествие в Прагу, Рим и Венецию. «Мы полетели на частном самолете, которому пришлось сесть на дозаправку на Крайнем Севере, где Джина имела возможность встретиться с эскимосами и вступить с ними в торговлю». Оставаться собой настолько, что это уже больше похоже на карикатуру. То есть ты планируешь прощание с дочерью, в рамках которого подстраиваешь возможность встретиться с эскимосами и вступить с ними в торговлю? А эскимосам сообщили, какова их почетная функция в этом незабываемом событии?

Такие моменты могут спровоцировать насмешки и вздохи удивления. Тем не менее О’Келли действительно умирал, как жил, чего и всем нам можно было бы пожелать. Хитрил ли он при этом, это другой вопрос. До этого дел с Господом у директора было не много, все из-за напряженного расписания; хотя, бывало, он и использовал Его в качестве аварийного комиссара. Несколькими годами ранее у будущей маркитантки Крайнего Севера диагностировали болезнь Стилла[35], и теперь ее отец вспоминал: «В тот год меня часто можно было встретить в церкви». Теперь, в преддверии закрытия собственной сделки, О’Келли снова направляет запрос в наднациональную небесную штаб-квартиру. Он молится и учится медитировать. Он чувствует поддержку «с той стороны» и сообщает, что «между этой стороной и той боли не существует». Жена объясняет ему: «Если ты победишь страх, то победишь и смерть», — что, конечно, не поможет не умереть. Уходит О’Келли, по словам своего личного визиря, «в состоянии спокойного принятия и искренней надежды».

Психоаналитики утверждают, что сложнее всего умирать людям, наиболее привязанным к собственной личности. Принимая во внимание статусность О’Келли, его возраст и скоропостижность кончины, поведение его производит наилучшее впечатление. Может быть, Бог сам не против, когда к нему обращаются только в критических ситуациях. Сторонним наблюдателям может показаться, что такое нерегулярное и корыстное внимание оскорбит любое уважающее себя божество. Он, однако, может смотреть на вещи иначе. Может, Ему и не нужно, по скромности Его, ежедневно присутствовать, нависая над нашими жизнями. Может, Ему нравится роль аварийной команды, страховой компании, специалиста по аннулированию контрактов.

О’Келли не пожелал, чтоб на его похоронах звучал орган; он предпочел флейту и арфу. Я поставил своей матери Моцарта; она моему отцу — Баха. Мы посвящаем какое-то время размышлениям о музыке для наших похорон; о том, под какую музыку умирать, мы думаем меньше. Помню, как литературный редактор Теренс Килмартин, один из тех, кто поддерживал и воодушевлял меня на первые шаги, валялся на кровати внизу, когда у него не было сил подняться по лестнице, и слушал струнные квартеты покойного Бетховена на бумбоксе. Императоры и папы при смерти могли созывать собственные хоры и оркестры, чтобы те дали им возможность испробовать ожидающей их вечной славы. Современные технологии сделали императоров и пап из всех нас; и даже если вы не верите в христианский рай, «Магнификат» Баха, «Реквием» Моцарта или «Стабат Матер» Перголези может подсвечивать ваш череп изнутри, пока тело ваше угасает. Сидни Смит полагал, что в раю едят фуа-гра под звуки трубы — которые мне всегда казались скорее шумом, нежели гармонией. Так ведь можно поставить и духоподъемную мессу «Гимн святой Цецилии» Гуно, и тогда слух будут офомлять духовые, пока в вену капает питательная смесь.

Подозреваю, что если мне случится умирать без особой спешки, я предпочту книгам музыку. Да и будет ли в голове место для чудесного морока сочинительства, для работы мысли: сюжета, ситуации, характеров?.. Нет, мне, наверное, больше подойдет музыка, внутривенно: прямо в кровеносную систему, прямо к сердцу. «Наилучший способ переваривать время», возможно, поможет переварить подступающую смерть. Кроме того, музыка ассоциируется у меня с оптимизмом. Когда я узнал, что Исайя Берлин в преклонном возрасте любил заказывать билеты на концерты на месяц вперед (я частенько высматривал его в одной и той же ложе Фестивал-Холла), я тут же почувствовал в нем близкую душу. Покупка билетов каким-то образом дает гарантию того, что ты услышишь музыку, продлевает твою жизнь как минимум до тех пор, пока не стихнет эхо последних аккордов на оплаченном тобой концерте. Опять же, неизвестно почему, но с театром это не работает.