— У нее нет телефона.

— Да брось ты, Мария! — сказал я. — Я проверил твою мать. Есть у нее телефон. А еще я созвонился со своими людьми тут, в Париже. Они доставят в дом твоей матери кое-какие документы. Бумаги понадобятся, чтобы пересечь границу. Что бы я ни говорил, не ходи к Датту без них.

Мария кивнула:

— Я помогу. Помогу тебе прищучить этого мерзкого Квана. Ненавижу его.

— А Датта ты тоже ненавидишь?

Она изучающе посмотрела на меня.

— Иногда. Но по-другому. Видишь ли, я его внебрачная дочь. Может, это ты тоже проверил?

Дорога была прямой. Ее не интересовали ни география, ни геология, ни история. Заляпанное пятнами машинного масла скоростное шоссе привлекало детей и разделяло соседей, проходило прямо посередине маленьких деревушек. В принципе логично, дорога и должна быть прямой, но при этом она и навязчива тоже. Аккуратные дорожные знаки, с названиями деревушек и указанием времени мессы, а затем мимо мелькают пыльные фасады домов с редкими признаками наличия жизни. В Ле Шато я свернул с основной магистрали и поехал по проселочным дорогам. Завидев впереди указатель «Плезир», я притормозил. Именно сюда мне и надо.

Главная улица деревеньки казалась вышедшей из романов Зейна Грея, с толстым слоем пыли от проходящего транспорта, только никто тут не останавливался. Улицы достаточно широкие, чтобы машины могли ехать в четыре ряда, но движения практически нет. Плезир — это путь в никуда. Разве что случайно заблудившийся путешественник, свернувший не на ту дорогу в Сен-Квентине, может попытаться проехать через Плезир в надежде снова выбраться на шоссе Париж — Брюссель. Сколько-то там лет назад, когда строили это шоссе, тут проходили тяжелые самосвалы, но ни разу ни один не остановился в Плезире.

День был жаркий. Даже знойный. Четыре шелудивых дворняги налопались отбросов и теперь дрыхли посреди дороги. Во всех домах, выглядевших серыми и пыльными под жарким полуденным солнцем, почти не оставлявшим тени, ставни закрыты наглухо.

Я остановился у заправки, очень старой. Ручная помпа еле держалась на бетонной стойке. Я вылез из машины и постучал в гаражную дверь, но никто не отозвался. Единственным наличествующим транспортным средством был старый трактор, стоявший в нескольких ярдах от меня. На другой стороне улицы лошадь, привязанная к ржавому остову какого-то сельскохозяйственного орудия, отгоняла хвостом мух. Я потрогал трактор — двигатель был еще теплым. Тогда я снова постучал в дверь гаража, но единственным ответом осталось помахивание лошадиного хвоста. Тогда я направился дальше по улице, шагая по раскаленным камням. Одна из дворняг, без левого уха, лениво почесалась и отползла в тенек под трактор. Когда я проходил мимо, она неохотно рыкнула и продолжила спать дальше. Из окна, заставленного горшками с аспидистрой, на меня пялились кошачьи глаза. Над окном я прочитал едва различимую на потемневшем от времени дереве надпись «Кафе». Дверь оказалась тугой и открывалась со скрипом. Я зашел внутрь.

Полдюжины посетителей стояли у барной стойки. Они молчали, и у меня возникло ощущение, что они следили за мной с того момента, как я вылез из машины. Все уставились на меня.

— Красного вина, — сказал я.

Старуха за стойкой, не моргая, смотрела на меня. Она даже не шевельнулась.

— И бутерброд с сыром, — добавил я. Бабка не шевелилась еще добрую минуту, потом медленно взяла бутылку, сполоснула стакан и налила мне вина. Все это она проделала, не сходя с места. Я повернулся и оглядел помещение. Посетителями были в основном сельскохозяйственные рабочие, на их обуви налипли комья земли, а в лица въелась застарелая грязь. Столик в углу занимали трое мужчин в костюмах и белых рубашках. Хотя обеденное время давно миновало, у них были заткнуты за воротник салфетки, они поглощали сыр с хлебом, щедро запивая красным вином. Они продолжали есть — единственные в зале, кто не обращал на меня внимания, кроме еще одного мускулистого парня, сидевшего в дальнем конце, водрузив ноги на стул. Он спокойно и уверенно раскладывал пасьянс. Я наблюдал, как он достает из колоды очередную карту, с бесстрастностью компьютера разглядывает ее и кладет лицом вверх на мраморный стол. Я наблюдал за ним где-то с минуту, но он так и не поднял глаз.

Помещение было темным. Слабые лучи света пробивались сюда лишь через заросли на подоконнике. На мраморных столах лежали круглые подставки с рекламой аперитива. Подставки были изрядно замызганными. В баре, покрытом темным лаком, теснились бутылки, а над ним виднелись часы, показывавшие 3.37 какого-то давно забытого дня. На стенах висели старые календари, сломанный стул аккуратно сложен под окном, а половицы скрипели при малейшем движении. Несмотря на жаркий день, трое мужчин придвинули стулья к холодной печке в центре зала. Печка потрескалась, и холодная зола высыпалась на пол. Один из них выбил об нее трубку. Из трубки посыпался пепел, как пески времени.

— Я ищу месье Датта, — сообщил я присутствующим. — Где здесь его дом?

Никто не отреагировал. Снаружи послышался испуганный собачий визг. Из угла доносилось ровное шлепанье карт по столу. Других звуков не было.

— У меня для него важные сведения, — продолжил я. — И я знаю, что он живет где-то здесь, в этой деревне.

Я оглядел присутствующих, ища на их лицах хотя бы проблеск понимания. Ничего. На улице собаки затеяли драку, сопровождающуюся разными звуками: низким рычанием и внезапным визгом боли.

— Это Плезир? — спросил я.

Ответа не последовало. Тогда я обратился к женщине за стойкой:

— Это деревня Плезир?

Она криво улыбнулась.

— Еще графин красного! — сказал один из мужчин в белых рубашках.

Бабка за стойкой взяла литровую бутылку, налила вино в графин и передвинула графин по стойке. Мужчина, просивший вина, подошел к бару, с салфеткой, заткнутой за воротник, и вилкой в руке. Схватив графин за горлышко, он вернулся за стол, налил себе вина и сделал большой глоток. Он откинулся на спинку стула, посмотрел мне в глаза и позволил вину стечь в глотку. Собаки снова передрались.

— Они становятся злобными, — сказал мужчина. — Похоже, пора избавиться от одной из них.

— Избавьтесь от всех, — сказал я. Он кивнул.

Я допил вино.

— Три франка, — сказала женщина.

— А где бутерброд с сыром?

— Мы продаем только вино.

Я бросил три новых франка на стойку. Мужчина в углу закончил раскладывать пасьянс и собрал потрепанную колоду. Потом допил вино, встал, подошел к стойке и водрузил на нее пустой стакан и засаленную колоду, прикрыв сверху двумя двадцатифранковыми купюрами. Потом вытер руки о рабочую куртку и какое-то время смотрел на меня. Глаза его были внимательными и настороженными. Затем он направился к двери.

— Так вы скажете мне, где дом месье Датта? — снова спросил я женщину.