– Вот вы величаете меня, – Родион не смотрел на соседа. – А как вас прикажете?

– У меня трудная фамилия.

– Ничего, выговорим.

– Евксентьевский.

– Ну и ладно, если так.

– Что ладно?

Родион промолчал. Он не мог приспособиться к этому человеку. Очень уж чуждыми были его манеры, и эта бабская привычка на ногти любоваться, и снисходительный тон. Есть же типы! Их, наверно, будут на вертолетах возить, как подсобников. Конечно, когда огонь подступает, лишний человек не плохо, но в лесу вообще-то лучше со своими.

– Вас на пожары, что ли? – спросил Родион. – Ну-ну!

– Что «ну-ну»?

– Ничего.

– Опасно?

– Почему?

– Вот и я спрашиваю – почему? – Евксентьевский засмеялся.

– Что «почему»?

– Почему опасно?

– Слушайте, – совсем запутался в разговоре Родион. – Я же не говорил, что опасно.

– А что же ты сказал?

– Ничего.

– Как это ничего, если мы так долго разговариваем? Что же ты все-таки сказал, товарищ Гуляев?

– Тьфу! – плюнул в траву Родион и поднялся.

Он заковылял не оглядываясь к ангару. Потоптался у самолетов, обвел глазами безоблачное небо. Захотелось курить, и он вернулся в тень конторы. Евксентьевский полулежал на завалинке, лениво озирался с кислой миной на лице. Родион сел подальше от него и решил не разговаривать.

– Ты на меня не сердись, товарищ Гуляев, – подвинулся к нему Евксентьевский.

Родион промолчал.

– Возьмешь меня в свою команду?

– Мешаться? – спросил Родион. – И почему именно ко мне?

– Физиономия твоя понравилась.

– А чего в ней такого? – насупился Родион.

– А вот эта синяя сыпь. Болел чем?

– Порох. – Родион подосадовал, что дал втянуть себя в этот пустой разговор. – Самопал разворотило в руках, вот и набилось под кожу.

– И палец оторвало?

– Его на другом деле.

Какой-то парень, что недвижимо лежал ничком на траве, поднял голову и стал прислушиваться к разговору. Родион посмотрел на него внимательно, парень подмигнул ему, подполз поближе. На нем были выцветшая рубаха с закатанными рукавами, вконец измятые штаны, тапочки на босу ногу. Смотрел он весело, даже с какой-то лихостью.

– Так когда на пожар, товарищ Гуляев? – не отставал Евксентьевский.

– А я еще на больничном.

– Отчего так?

– Свалился.

– Куда?

– Как куда? На лес.

– Ну и что?

– Покалечило малость.

– Страшно прыгать?

– Кому как.

– Значит, берешь?

Родион понял, что Евксентьевский просто издевается над ним, только непонятно зачем.

– Я же говорю – видно будет!

– Ты этого не говорил! Ну да ладно, не будем спорить! Что? Что ты сказал?

– Надо мне, говорю, спорить с вами, – равнодушно произнес Родион.

– Может, ты мне еще одну сигарету дашь? – спросил Евксентьевский. – Взаймы.

– Почему взаймы? Так берите…

Парень в выцветшей рубахе заполз уже в тень конторы и тоже протянул руку к сигаретам.

– А мне вы не можете рубль подарить? – вдруг спросил он и посмотрел на Родиона молящими светлыми глазами.

Родион достал из кармана новенькую рублевку, сунул ее парню и направился к Гуцких, чтобы не видеть и не слышать этих прилипчивых людей.

А у крыльца уже собирались. Заняли ступеньки, подкатили от забора бревно и уселись на нем рядком. Гуцких приколол к двери каргу лесов, приготовился. Родион оглядывал чужаков и не видел ни одного лица, на котором бы выражался хоть какой-нибудь интерес.

– Прошлый раз, – тихим своим голосом начал Гуцких, – мы с вами говорили о технике безопасности на лесных пожарах. Продолжим…

– Разрешите вопрос? – послышался знакомый Родиону неприятный голос. Евксентьевский лежал на траве позади всех и даже головы не приподнял.

– Пожалуйста, – Гуцких разыскал его глазами. – Только надо встать.

– Не беспокойтесь, мне так удобней.

– Но я же стою перед вами! – сказал Гуцких, и лицо у него дернулось.

– А вы тоже ляжьте, – ехидно посоветовал Евксентьевский, и кругом сдавленно хохотнули.

Родион торопливо поднялся, хроманул к Евксентьевскому, не сознавая, зачем он это делает. Тот глядел с издевкой на него, будто говоря: «Давай, товарищ Гуляев! Воспитывай!» Родион схватил его за шиворот и за брюки, легко, как котенка, поднял в воздух, и Евксентьевский беспомощно и смешно затрепыхался.

– Эй, ты рукам воли не давай! – закричал он, пытаясь вырваться. – А то…

– Что? – спросил Родион. – А то что?

Наверное, все с утра изнывали во дворе от безделья и потому смеялись сейчас над Евксентьевским, который нелепо дрыгал ногами в воздухе. Их окружили. Родион, заглядывая поочередно тому и другому в лицо, проговорил с нажимом на каждое слово:

– Вы, паразиты, перед нашим Платонычем ползать должны!

Чужаки загалдели. В середину круга пробился Гуцких. Он уже успокоился.

– Отпусти его, Гуляев.

– Чесотка, – брезгливо сказал Родион, поставив Евксентьевского на землю.

– Спасибо, – засмеялся тот. – Я уж думал, что повис до обеда…

Колени у Родиона заныли. Он ушел к самолетам, лег под крыло «Яка». Ветерок, разгоняясь по летному полю, ровно и скоро тек под крылья, нес запахи свежей травы и сохнувшей уже земли. Работная, видать, весна подступает. Хоть бы кто-нибудь из ребят подлетел! Потолковать о делах, о спецовке из фибры и пластмассы для прыжков на лес, о новых створчатых парашютах, что будут раскрываться вытяжной веревкой. С самой весны разговоры идут про эти новинки, однако они еще не испытаны. Хорошо бы самим все проверить, а то перешлют в Улан-Удэ или Хабаровск. Родион был уверен, что нигде по всей Сибири нет таких парашютистов, и кому еще, как не его чертям, доверить испытания?

В здешнем оперативном отделении никто больше парашютиста-инструктора Гуляева не напрыгал. Поначалу он вел счет, но где-то на третьей сотне сбился и плюнул. Родион тут вышколил порядочно добрых пожарников, но вот уже второй год отсортировался у него постоянный состав, и он решил: от этих ребят – никуда. Один к одному парни, а Санька Бирюзов, тот троих у огня заменит. И всякую деревню он подымет – и сонную, и пьяную, и баптистов даже выгонял, бывало, на тушение. Его бы на этого дармоеда московского спустить, на чесотку эту! Вот еще ботало приблудило…