— Ты чего? — спрашивает Мира, заметив мою дрожь.

— Не знаю… Как-то нехорошо мне. Домой быстрее хочу.

— Сейчас поедем. Такси уже близко.

Машина действительно быстро прибывает. Мы забираемся вдвоем на заднее сиденье. Однако и в салоне меня не перестает знобить.

— Может, мне выйти с тобой? По-моему, ты заболела?

— Да нет, — отмахиваюсь я. — Знаешь же, что у меня на нервах тоже бывает подобное. Сейчас приеду, обниму Егорку и успокоюсь.

— Ну, смотри… — шепчет Мира. — Я что-то переживаю…

— Не стоит, правда… Боже, я одни неудобства всем причиняю…

— Не выдумывай!

— Так и есть, Мир. Одни проблемы.

— Давай завтра к этому самокопанию вернемся. Помнишь, как нас учили? Сейчас нужно расслабиться и очистить голову. От всего!

— Да-да, согласна, — хватаюсь за этот совет, как за соломинку.

— Ну, вот и славно, — выдыхает Мира, обнимая меня.

До дома молчим, и я действительно успокаиваюсь. Сдержанно прощаюсь с подругой и иду к подъезду. Однако уже в лифте сердце снова разгоняется, а в тело возвращается дрожь.

Уже почти семь. Будет ли странно, если я заберу Егора в свою комнату и не буду показываться до утра? Нет, малыш, конечно же, сам станет бегать к отцу. И потом, он больше не хочет спать в моей комнате. Сыну нравится его личная спальня и то, что Миша его укладывает.

Едва открываю дверь квартиры, натыкаюсь на Тихомирова. Егор с ним, но я не сразу фокусируюсь. Зависаю на Мише. Дрожь усиливается, а внутри все пылать начинает.

— Что-то не так? — спрашиваю едва слышно.

Не понимаю, почему он так пристально меня рассматривает.

— Мира написала, что тебе плохо. Это так? Что беспокоит?

Черт возьми…

— Хм… Да нет… Нормально все… — отворачиваюсь, якобы только для того, чтобы разуться. На самом деле прячу горящее лицо и увлажнившиеся глаза. — Немного голова болит. Сейчас приму теплый душ, лягу, и все пройдет.

— Утром ты себя тоже плохо чувствовала. И, по твоим словам же, ночью, — предъявляет Миша таким тоном, словно это запрещено законом. — Может, поведешь себя как взрослая и вызовешь врача?

Резко вдыхаю и стремительно оборачиваюсь. Волосы разлетаются, и от головокружения перед глазами все плывет, но я все это игнорирую.

— А может, я сама понимаю, когда нужен врач, а когда нет? — выдаю чересчур взвинченным тоном, как только зрение проясняется.

— Понимаешь?

— Ты надо мной издеваешься?

— А ты надо мной?

Давит взглядом и будто раскалывает меня. Трескается что-то в груди и рассыпается.

— Миша… — в этом выдохе все мои эмоции.

Смотрю на него, не скрывая ничего. Хотя сама не осознаю, что же так бушует в груди.

— Что, Полина?

И его взгляд меняется. Спадает этот вечный гнев. Загорается что-то другое. Нечто такое, что вызывает внутри меня настоящий пожар. Он завораживает и одновременно пугает.

— Дай пройти, пожалуйста, — прошу, уводя взгляд.

Тихомиров несколько долгих секунд не двигается. А потом, вызывая у меня вздох облегчения, отступает в сторону.

— Спасибо, — шепчу в пустоту, прежде чем уйти. — Я приму душ и буду в порядке. Сразу заберу Егора.

— Нет нужды. У нас есть, чем заняться, — и вновь в голосе резкость, от которой все мое тело звенит. Невольно морщусь и тянусь пальцами к вискам. — Иди, отдыхай.

Я даже с сыном не в силах попрощаться. Сама себе удивляюсь… И просто сбегаю. Очень хочется, чтобы это странное состояние поскорее прошло, но я никак не понимаю, что должна сделать.

Может ли быть, что после сна все действительно пройдет? Надеюсь. И… крайне сомневаюсь. Но все же поступаю так, как планировала. Принимаю душ, накидываю первую попавшуюся сорочку и забираюсь в постель.

Что, если он снова поедет к ней? Как мне это выдерживать?

Нет, он ведь не оставит Егора, зная, что мне плохо?

А если вдруг оставит? Мне стоит проверить… Да, я проснусь через пару часов и пойду к сыну…

Мысли назойливо зудят в моем сознании, пока перегруженный мозг не отключается.

Но ночью Миша не уезжает. Ночью он появляется в моей спальне… Третий раз за последние сутки без разрешения и каких-либо предупреждений. Резко просыпаюсь, когда ощущаю на своем лбу прикосновение горячей ладони.

— Что ты делаешь? — шепчу отрывисто.

Пытаюсь заглянуть в глаза, но в комнате слишком темно.

— Проверяю.

— Со мной все нормально… — заверяю взволнованно. — Убедился?

Он не отвечает. Вместо этого внезапно наклоняется и… заменяет свою ладонь губами. Мое сознание воспламеняется. После оглушающего взрыва кажется, что расслаивается. Множится десятками различных реальностей.

Чувствую его запах, тепло и, помимо дрожи, выдаю свою нервозность срывающимся дыханием.

Даже когда Тихомиров отстраняется, на лбу словно клеймо горит.

— Убедился, — отвечает едва слышно, в то время как я уже забыла, о чем спрашивала.

Заторможенно припоминаю, что таким способом мне в детстве проверял температуру папа.

Все понятно. Миша просто переживает, что я все-таки дурочка и из упрямства умру в его квартире.

Ладно. Не страшно.

Нет, правда. Нормально.

— Миша… — выдыхаю, когда он поднимается, чтобы уйти.

Не отзывается, но притормаживает, давая мне возможность закончить.

— С Егором все в порядке? Он спит? — не придумываю ничего лучше.

— Спит, — отвечает и сразу же отворачивается.

— Миша…

И снова замирает. Почему мне кажется, что он меня видит? Это невозможно.

— Почему ты не женился? — вырывается раньше, чем я осознаю, что спрашиваю. Задыхаюсь… Сердце вот-вот остановится. А с другой стороны, когда еще выпадет возможность спросить, не глядя в глаза? — Ты ведь так хотел семью и сам считал, что время поджимает…

— Ответ очевиден.

Он проявляет твердость. А я — настойчивость:

— Нет, не очевиден. Озвучь его для меня.

Тишина затягивается немыслимо. Миша и не выходит, и не отвечает. Стоит и стоит там в темноте.

— Ты очень сильно меня ненавидишь? Это никогда не пройдет, да?

Только когда я, не сдержавшись, задаю эти вопросы, Тихомиров отвечает на предыдущий.

— Мне нужна была именно ты.

Несмотря на то, что его голос звучит абсолютно обездушенно и равнодушно, эта информация заставляет меня оцепенеть. Мысленно и физически. А когда мой организм с крупной дрожью выходит из этого состояния, Миша уже покидает спальню.