Она хотела что-то пояснить, добавить, но глаза ее, скрытые огромными круглыми очками, вдруг наполнились слезами, губы задрожали и она, не договорив, села. Карен быстро налила ей чай и протянула кружку.

Вадим рассеянно кивнул.

Зал заволновался. Кто-то выкрикнул:

— Это не по-людски. Он же не признал вины! Большинство сомневается, что он — преступник! Дайте ему еще время!

Подняв взгляд Вадим узнал Назыма, своего ученика-кострового, который в первый день заседания уже давал показания. Благодарно кивнув ему, Вадим махнул рукой: «Бесполезно».

Ему было все равно. Душу переполняла гордость: за три последних дня Вадим успел закончить все чертежи и расчеты, прикинуть дополнительные материалы и существенно снизить объем требуемых грузов, которые нужно будет доставить через хоганы с Земли. По сравнению с начальными расчетами — на три хогана меньше! Для колонистов это будет большим подспорьем, ведь кроме грузов для строительства купола доставлять на Арзюри нужно очень и очень многое…

Глядя на лица в зале — а сегодня здесь собрались почти все колонисты — он с гордостью понимал, что эти люди смогут построить купол и без него. Многие из них были строителями Аквадома! Теперь будет гораздо легче, да и с течением бороться не нужно.

— Я могу выступить с последним словом? — с едва заметной иронией спросил Вадим, поднимаясь. Он еще не знал, что будет говорить, решение пришло внезапно.

Этель кивнула. Шум в зале усилился, а затем стих.

— Друзья, я очень рад, что познакомился с вами. И что мы построили Аквадом. Славное было время. Но это все в прошлом. Хочу поделиться радостью. Я закончил все расчеты и чертежи для строительства озерного купола. Он будет намного круче Аквадома. Надеюсь, вас порадует. Спасибо.

Его красноречие выдохлось, и он с облегчением сел на свое место.

Зал замер. Тишина была такой, словно все присутствующие перестали дышать. Затем послышался резкий всхлип. Растирая слезы по лицу, поднялась девушка из Ущелья, входившая в жюри присяжных.

— Можно переголосовать? Я новичок, здесь во время суда столько гадостей о нем наговорили... И когда голосовала помнила всех несчастных женщин и обиженных детей… А теперь… передумала… Этот человек не мог быть убийцей. Я ошиблась.

Этель обреченно покачала головой: «приговор вынесен». В зале поднялся такой шум, что Вадим закрыл руками уши.

Он не слишком долго был руководителем, но главное понял: если сейчас не уйти, снова начнется бунт. Такой, как был, когда его обвиняли в краже общественной ветчины, а то и хуже. Свою задачу он выполнил. А сил на новые разбирательства у него уже не было.

— Уведите меня отсюда — туда, в келью, где мы обедали, — попросил он своих конвоиров. — Суд закончен, приговор вынесен, пересмотра не будет. Вы же не хотите, чтобы тут все передрались?

Они встали и направились вглубь пещер. Никто их не останавливал.

Волнение в зале стихло. Люди начали расходиться. Пора было спать, многие вымотались за ночную смену.

— Ну и чего ты смылся, придурок? Можно было бы все переиграть!

В его келью ворвался разгоряченный Бафф.

— Да, не бери в голову. Хорошо, что пришел, — обрадовался его визиту Вадим. — Я понимаю, что на строительстве Аквадома ты не все время работал, но в целом в курсе. Прошу тебя, возьми на себя руководство строительством. У тебя получится.

— Ты совсем дурак? Речь о твоей жизни, при чем тут стройка?

— Ерунда. Человек — это то, что он делает. Не то, что он надевает. Не то где и с кем он спит. Пойми, а? Важно лишь то, что после него остается. Я хочу, чтобы после меня здесь остался не только речной, но и озерный купол. И прошу тебя завершить то, что я придумал. Ради жителей всей колонии. Тебе что, трудно? Тогда просто выполни мою просьбу. Это будет твой и только твой купол. В котором можно будет спасаться от Противостояния… В котором будут спортивные площадки. И голубое небо... Пожалуйста.

Бафф смотрел на него, выпучив глаза. И, похоже, слов не находил. Помолчав, он развернулся и вышел.

— Вроде бы ты строитель, а не философ, а такую пургу несешь, — озадаченно сказал конвоир.

— Я архитектор. И знаю, о чем говорю. Созидание всегда круче. Это не философия, а истина. Та, которую тут у нас один лентяй ищет. Можешь ему рассказать? Кажется его Юух зовут, но, может, я и ошибаюсь.

* * *

Суд предгорной колонии — не идеален. Условий для нормального следствия и судопроизводства нет. Для большинства жителей слушания — просто развлечение. Одно из. Позволяющее разнообразить жизнь, отвлечься от ежедневной рутины.

Доказательств невиновности подсудимого суду предъявлено не было — непонятно что надо было искать. Приговор вынесен. Обжалованию не подлежит. Преступник должен покинуть лагерь. Всем понятно, что его жизнь закончена.

Не удалось незадачливому прототипу подправить свое здоровье — выжить одиночке природа Арзюри не позволит. Такова жизнь. Мог бы с самого начала примкнуть к лентяям — ему же намекали, что со статистикой не поспоришь. Наворачивал бы ветчину под одеялом, не раздражал людей. И жил бы спокойно.

А подсудимый? А что Вадим? Никто его не казнит. И жить в погребе навечно не оставляет. К тому же у него еще двойник остался, живет теперь на Земле лучше, чем все они здесь…

Спектакль окончен. Оставшиеся в лагере будут и дальше выживать. И вовсе это не проще. Но никто не жалуется!

...И только две луны, глядящие с небес, снисходительно усмехались. Все правильно. Все так и должно быть. Все перемены — к лучшему. Всегда.

* * *

Никто не запрещал приходить к пленнику. И вскоре после ухода Баффа в келью влетел Телиг. Обнял, похлопал по плечам. Сообщил, что сейчас придет Лиз, и ушел.

И Лиз действительно пришла. Бледная, но очень довольная, что удалось вырваться к нему — ночью через хоган отправили Химика на Землю, все за него очень волновались, метка начала краснеть только вчера, позже, чем рассчитывали. Теперь у него все хорошо. Как и у самой Лиз. Малыш — прелесть, очень похож на Винни-Пуха, жаль, что Вадим с ним так и не познакомился.

Приходили еще очень многие. Вадима подбадривали и просили не слишком удаляться от лагеря, а если отойдет, оставлять зарубки, чтобы было легче его отыскать.

Вадима очень удивляла вся эта позитивная возня. Никто не ставил на нем крест, никто не верил, что