– Леша, ты?

– Девушка, у вас кипятильничка не найдется?

– Не найдется, – отрезала она, не сумев подавить досаду.

– Какие мы злые. – Мужчина подождал ответа. – «Осторожно, злая командировочная». – Он еще подождал. – Злую командировочную надо накормить приличным ужином, и она сразу станет…

– Уходите!

– Ай-яй-яй, неужели вы меня, девушка, не помните?

Женя вздрогнула. Она помешкала секунду-другую и на цыпочках направилась к телефону.

– Вот все вы такие, – мужчина окончательно вошел в роль униженного и оскорбленного. – Мы вам руку и сердце, а вы? «Уходите!» Вам человека обидеть…

– Алло, – шептала в трубку Женя. – Ко мне ломятся… откуда я знаю… 812-й… Федорова моя фамилия, Федорова!..

– …а я, между прочим, даже не женат! Вот так вот! – мужчина даже сам удивился такой несообразности. – Вам показать паспорт? Показать?

Он прислушался к безнадежной тишине за дверью.

– Не больно-то и хотелось, – он пошлепал в домашних тапочках к себе в номер.

Ему навстречу из лифта вышел Федоров. Леша постучал в дверь раз, другой, никто не отзывался. Пожав плечами, он спустился вниз, но у портье ключа не оказалось. Тогда он снова поднялся на свой этаж и на этот раз позвал:

– Женя, ты дома?

Дверь открылась.

– А я стучу, стучу.

– Почему ты так долго?

– Да понимаешь, заказал две пары очков. Один заказ был готов, а со вторым…

В это время зазвонил телефон, он снял трубку:

– Да?

– Это вы там, гражданин, ломитесь?

– Что-о?

– Перестаньте хулиганить, а то мы вас живо призовем к порядку!

Федоров с изумлением уставился на трубку, перед тем как положить ее на рычаг.

– Во ребята разошлись! – Тут он заметил на столе французский альбом, полистал его. – Хорошая печать.

– Леша…

– Все, Женька. Завтра я – вольная птица! По этому поводу нас ждет ночное шоу.

– Если честно, мне что-то…

В варьете она начала оживать. Федоров был в ударе, даже два раза танцевать пригласил, кажется, впервые со дня их знакомства. О том, чтобы поговорить в этом шуме, пришлось забыть. Впрочем, все ее страхи сейчас казались ей жалкими мухами, которых она сама откормила до слоновьих пропорций. Они были вместе – остальное труха. К себе в номер они поднялись глубокой ночью. Постельные подробности опускаем.

Женю разбудил утренний луч, каким-то образом втершийся между плотно задернутых малиновых штор. Алексей спал как младенец, подложив под щеку руку. Она попробовала разобрать время на циферблате его часов, лежавших на тумбочке, но не сумела и, примостившись к нему, опять уснула.

Федоров улизнул так тихо, что она и не слышала. Он выпил в буфете двойной кофе и вышел на улицу. Его проводили четыре пары глаз. Проехав пару кварталов, он притормозил возле цветочного магазина.

Женю разбудил звонок. Впотьмах она нашарила трубку.

– Алло, алло?

– С приятным пробуждением, – сказал голос, показавшийся ей знакомым.

– Кто это?

– Ну вот, – расстроились на том конце, – нас уже не узнают.

– Кто тебе дал этот номер? – невольно вырвалось у нее.

– Лешенька, кто же. Лешенька и дал. У жены под бочком, говорит, освободилось тепленькое местечко…

Женя непроизвольно посмотрела на разворошенную постель (кровати они сразу сдвинули), где валялась пустая коробочка из-под фотопленки.

– …a y меня как раз, – парень, должно быть, взглянул на часы, – выкроилась свободная минутка. Так я поднимаюсь?

Она выронила трубку и как сумасшедшая бросилась в прихожую. Повернув ключ в замке, она привалилась к двери. И вдруг услышала шаги по коридору. К ней! Дико глянув по сторонам, она метнулась в ванную, повернула защелку… железка повисла, как зуб на ниточке. Она вцепилась в ручку двери трясущимися руками, одновременно озираясь в поисках оружия самозащиты. Взгляд ее упал на стакан для полоскания. Мгновение поколебавшись, она оставила дверь и жахнула стакан о кафельную плитку, выщербленную в двух местах, – в ванну брызнули осколки. Женя схватила первый попавшийся – сколок донышка с уродливо торчащим, словно по заказу выпиленным острием – и снова навалилась на дверь.

Она вслушивалась в тишину, но ее частое, захлебывающееся дыхание заглушало прочие звуки. Прошла вечность, пока она поняла, что в номер к ней никто не ломился. Она увидела на полу кровь и догадалась, что порезала руку. Отшвырнув бесполезный осколок, она села на край ванны и, пустив холодную струю, подставила под нее кровящую ладонь.

Федоров остановился на бархатных черных гладиолусах, Женин любимый цвет. Цветочница, этакая растрепанная хризантема, одобрив выбор, побрызгала букет из пульверизатора, каким освежают клиентов в парикмахерских.

– Айн момент, – остановил ее Алексей, когда она стала заворачивать букет в хрустящий целлофан.

Он вышел на улицу, к игрушечному киоску, похожему на птичий домик, зачем-то поставленный на землю. В нем сидел совершенный скворец, который, завидев его, вопросительно склонил набок головку.

– Мне, пожалуйста, видовую открытку, – попросил Федоров.

– Остались только новогодние.

– Новогодние? – он на секунду задумался. – Валяйте, в этом что-то есть.

– Одну? – киоскер забросил голову немного назад, точно пытаясь определить, хватит ли у Федорова денег на столь серьезное приобретение.

– А что, у вас тут принято рассылать их дуплетами?

В магазине продавщица мельком глянула на зимний пейзаж и привычно завернула его вместе с цветами. Алексей написал на карточке адрес гостиницы.

– С доставкой можно не торопиться, дадим девушке выспаться, как думаете?

– Кто? – сразу насторожилась Женя.

– Цветы! – бодро сказал посыльный.

– Я не жду никаких цветов.

– Правильно – сюрприз!

Женя колебалась:

– Покажите квитанцию.

– Пожалуйста, – в голосе посыльного звучала обида.

После короткой возни в щель под дверью пролез фирменный бланк, который она недоверчиво пробежала глазами.

– Оставьте цветы на пороге и отойдите на десять шагов, – приказала она.

– Ну, знаете…

– Иначе я не открою!

Через несколько секунд издалека донесся растерянный голос:

– Отошел!

Она приоткрыла дверь, схватила цветы и была такова.