– А вот в Нормандии да Бретани получше[76], тамошние жители себя французами не считают и в нашу сторону поглядывают достаточно благосклонно. Так что хотя Обществ как таковых почти и нет, только отдельные люди, но обстановка для их создания благоприятная. Если форсировать события, то в ближайшие год-два в провинциях у нас будет поддержка. Но если спешить, риск засыпаться будет велик.

– М-да… Не будем торопиться. Ладно, спасибо за информацию, свободен.

Жалко, да что поделаешь… Все эти Общества – долговременная программа, рассчитанная на десятилетия и века. Заменить ими разведку в принципе не получится, только дополнить. Хотя как «агенты влияния» – очень перспективно… Да и на землях Померанского Дома поддержка уже идет неслабая, да в Империи… Хотя жаль…

Террор во Франции набирал обороты, да так, что волосы вставали дыбом даже у привычных к жестокости восемнадцатого века людей.

И дело даже не в массовых казнях… Хотя когда в одном только Париже число казненных может доходить до нескольких сотен человек в день… А ведь казни проходили и в провинциях – и далеко не всегда дело ограничивалось гильотиной, топором палача или виселицей. Революционеры были очень изобретательны: они топили, сжигали, разрывали на части… Словом, воплощали в жизнь самые темные фантазии.

Убивали не только взрослых, но и подростков, детей. Убивали за «неправильное» происхождение, за высказанную спьяну мысль об излишней жестокости революционеров, за сочувствие к казненным, за богатство, за внешность… Поводов было много, и страна заполыхала.

Однако о каком-то осознанном сопротивлении с единым центром говорить было нельзя. Восставшие, которых скопом обозвали контрреволюционерами, были в большинстве своем вчерашними крестьянами и буржуа, которые просто не могли спокойно наблюдать за происходящим.

Что бы там ни говорили комиссары из Парижа, но большинство восставших дрались не за «возвращение ненавистной монархии», а против ужаса, творившегося под знаменем Революции.

Да что говорить, разве можно нормально относиться к массовой выделке человеческой кожи[77]… единичные случаи с переплетами книг, куда ни шло, – явление хоть и не самое однозначное, но насквозь знакомое… Но массово?! Или например, один из ярчайших лидеров Революции – Луи Антуан Сен-Жюст, пользовавшийся большим успехом у дам. А когда одна из них посмела отказать – приказал казнить. После чего с девушки была содрана кожа, и был сделан жилет[78], который и носил Пламенный Революционер…

Даже люди, считавшие подобные вещи едва ли не… романтичными[79], зачастую приходили в ужас. Возможно, еще и потому, что на землях Империи такая «мода» не слишком прижилась. Да и в России Павел весьма жестко отнесся к таким «модникам», повелев считать это сатанизмом, – с соответствующими для восемнадцатого века последствиями.

Грифич к такой моде также относился резко отрицательно, вполне закономерно привязывая ее к сатанизму и масонам, так что на его землях такие случаи пусть и бывали, но не афишировались. Теперь же разгул террора с сопутствующими последствиями дал ему возможность ужесточить идеологический контроль. Масонов и любителей «европейских ценностей» стали давить еще более жестко.

Дело не только в неприятии подобных вещей: Игорь увидел в этом потрясающую возможность окончательно оторвать Унию и Империю от остальной, «неправильной» Европы. Ведь несмотря на вражду с Францией и Англией, на эти страны до сих пор оглядывались, пусть и невольно. Теперь же Рюген хотел, чтобы у его подданных мысли об этих странах вызывали рефлекторное отвращение.

Поэтому…

– Знаешь, Андрей, – задумчиво обратился он к Траубу, когда они прогуливались по набережной после совместного ужина, – пришла мне такая мысль… диковатая… Ну знаешь, мне иногда приходят такие…

Император неопределенно покрутил рукой, и глава МИДа понятливо хмыкнул, прикрыв глаза.

– Выкладывай, Сир – я же помню, что именно подобные дикие идеи позволили тебе встать во главе Империи.

– Как тебе идея Империй Света и Империй Зла, соответственно? То есть Римская и Русская Империи – Свет, а Франция и Англия – Зло.

Трауб ошарашенно замолк, и Померанский принялся развивать идею:

– Смотри: что мы, что Россия – весьма социальные государства. Всеобщее образование… и пусть в России это пока что дело будущего… умеренные налоги, всяческая забота о подданных… Вон даже расходы на содержание дворов у нас с Павлом, вместе взятых, – меньше, чем у одной только Англии, причем раза этак в два. Ну а рассказывать тебе, как живется в Англии простым крестьянам или ремесленникам… Да и во Франции сейчас творится такое, что иначе чем сатанизмом назвать нельзя.

– Знаешь, Сир… – ошеломленно выдавил из себя Трауб, – это ИДЕЯ. Оформить ее нужно, да с русским императором посоветоваться… Согласуем… А я думаю, он против не будет… Подготовим все как следует, да и ударим!

Павел был «за», и даже очень. Учитывая резко возросший авторитет РПЦ, после того, как ее возглавили «нестяжатели», именно России подход с «Империями Света» и «Империями Зла» давал наибольшую выгоду.

К сожалению, возникла и проблема…

«Не могу сказать тебе, насколько стыдно писать такое, но в грядущей войне со странами Зла я скорее всего не смогу тебе серьезно помочь.

Знаю, что без моих войск ты в ближайшие годы сможешь воевать только от обороны – учитывая возможности английского и французского флотов и опасности высадки десантов на твоих берегах. Но пойми, что большую армию я все равно тебе не смог бы дать, границы России велики, и чтобы прикрыть их надежно, приходится изрядно потрудиться. Двадцать, тридцать, много – шестьдесят тысяч солдат, не больше. Да и последнее – разве что при предельном напряжении сил.

Ну а сейчас возникла такая ситуация, когда я смогу раздвинуть горизонты для России. В Средней Азии – период безвластия и гражданских войн, когда все дерутся против всех. Учитывая, что недавно там прокатилась целая серия эпидемий, и земли те изрядно обезлюдели, время для массового переселения русских крестьян – просто идеальное.