– Пастис!.. Как же ты волшебно отравляешь мозг.

…В 4:15 утра он проснулся оттого, что рядом, над его постелью кто-то стоит. И смотрит в окно, в бледный, размазанный свет. Высокая фигура в полутьме, и у неё нет лица, лишь овал густой черноты вместо него. И оказывается, что вокруг их спальня в Красной Поляне, откуда они уже уехали. «Это всё ещё сон, – понимает он. – Сон во сне». И вспоминает про следы на снегу, ведущие в одном направлении.

– Ты правильно заметил, – говорит ему человек с чёрным лицом. – Я прибыл верхом на этом снеге. Я закончил на время свои дела и вернулся.

– Куда вернулся? – спрашивает он, и его беспокойство усиливается.

– Ты прав, – человек начинает поворачивать к нему своё лицо, овал клубящейся черноты. – Рукопись – надёжное прикрытие для тёмной зоны.

– Ты врёшь! – кричит он. – Кто ты?!

– Ты знаешь лучше всех, – лицо склоняется всё ниже, а он лежит, как парализованный, и не может пошевелиться, не может уклониться. – Смотри внимательно, что будет.

Он кричит, пытается двигать руками, телом и… просыпается. На часах 4:15 утра. А на лбу испарина. Он в своей московской спальне. Поднимается на ноги, идёт в гостиную. Рассвет… На журнальном столике бутылка пастиса, литровая, была не початой, осталось меньше половины. Когда он успел столько выпить?

Оборачивается, смотрит в свою спальню. Ему не хочется туда возвращаться. Надышал парами пастиса. Или похмелье пришло раньше времени.

Снова думает про следы. И без спроса и предисловий приходит воспоминание о беседе с Ксенией Суховой. И упрёк Ольги в аэропорту «Внуково».

– О чём я мог поговорить с её отцом? – огрызается он в пустоту.

Идёт в ванную, умывается. Всё, сна уже не будет. Надо писать, быстро писать дальше, а не позволять…

– Рулить человеку с чёрным лицом! – бросает он своему отражению в зеркале. Выражение его глаз ему не нравится. Беспокойными тенями в них застряли кусочки давешнего сновидения.

Бред! Просто сон. Пастис выходил, вон, потный весь. А мог подцепить какую заразу в самолёте.

Он не раз описывал сны в своих книгах. Этот, словно нарушая законы сновидения, был какой-то… слишком уж ладный. Всё сходится: и следы на снегу, и разговор с Ксенией Суховой, и ночной визит к насмерть перепуганной Ольге. И то, что Телефонист вернулся, когда он начал писать пятую книгу о нём.

– Ты что, мать твою, оживший персонаж?! – говорит он и слышит свой собственный нервный смешок. Нет, он ещё явно не проснулся до конца. – Стивен Кинг на хрен какой-то!

Он решает принять ледяной душ, заваривает себе крепкого кофе. Чёрт с ним, выспаться можно днём. А сейчас надо работать. Много и быстро. Всю эту стивенкинговскую фигню мы оставим дурным снам и великолепным книжкам. Развлекающим читателя.

Он работал долго и продуктивно, как в Поляне. В одиннадцать часов пополудни понял, что проголодался. Голоден, как волк. Решил сделать себе яичницу. С помидорами.

– И, мать его, жирным беконом, – сказал он бодро. – Добью остатки похмелья.

Новая глава будет называться «Аквариум».

Он начал её еще до Поляны, а сейчас дело готово. Ольгина мысль про совпадения, возвращение книжного и реального Телефониста, конечно, забавна. И был бы он Стивен Кинг – действительно не преминул бы написать об этом роман. Но он – Микола Васильевич Форель! И его хлеб – триллеры, а не романы ужасов. А с похмелья и не такие кошмары приснятся.

Он смотрит, как написал слово «Аквариум». Да, Суховский Телефонист тоже вернулся, и что? Просто дурной сон. Сейчас в его спальне нет даже остатков теней, лишь яркое весеннее солнышко.

«Аквариум». Он несколько недоволен. Заглавная буква «А» написана не как обычно, не две склонённые друг к другу чёрточки с третьей посередине, а как строчная, только большого размера. Так он никогда не делал. Жирные, с нажимом, размашистые буквы. У него, что, меняется почерк?

«Сливаешься со своим персонажем?» – спросила перед отъездом Мадам.

Он никогда не думал, какой почерк у его Телефониста. Вполне возможно, что и такой, размашистый.

(Смотри внимательно, что будет)

Усмехается – болван чернорожий, ничего не будет!

Он сложил рукопись и отправился к плите готовить себе завтрак. Беззаботно насвистывая, открыл кухонный шкаф. Сковородка. Он любил готовить. У него был набор старого доброго Zepter, но, когда дело касалось быстрой жарки, ничто не могло сравниться с таким же старым и таким же добрым чугуном. И уж конечно стоит избегать тефлоновых покрытий.

Поставил разогреть чугун на плиту, налил масла. Сковородка, масло пришло в движение, круг, овал черноты… Рука потянулась за ножом для резки овощей.

Это неприятное чувство в желудке накатило внезапно. И какая-то тень мелькнула на периферии то ли зрения, то ли сознания. Рука с ножом застыла над кипящим маслом:

– Может, действительно, стоит поговорить с Суховым? Так, невзначай… Выяснить, что именно успел натворить его Телефонист, – пробормотал он.

Фраза вроде бы совершенно безвредная. Но вчерашний пастис вновь решил напомнить о себе испариной на лбу. И там, на периферии зрения или сознания, словно приоткрылась дверца в то место, откуда могут прийти не только тени.

(Я закончил на время свои дела и вернулся)

Испарина сделалась заметно сильнее.

– Ванга, насколько это важно, прямо «вах»? – говорю, а у самой сердце забилось от волнения.

– Очень важно.

– Что прямо «вах-вах», как говорите вы с папой?

– Намного важнее, ребёнок. Настолько, что… Свифт заговорил.

– Понятно, – отвечаю печально. – Конечно.

– Ксюха, пойми, я не могу больше скрывать от него эту информацию. Открылись очень важные обстоятельства.

– Понятно, – повторяю я. – Расскажешь?

– Не всё. Но что смогу, расскажу.

– Понятно, – повторяю я в третий раз, как умственно отсталая. – Он меня убьёт.

– Нет. Это просто ты так думаешь, поэтому боишься. Ты не сделала ничего такого, вот о чём тебе надо думать. Ты была на публичной лекции, а потом вы поговорили десять минут. И тебе, как преданной читательнице, он по большому секрету раскрыл, что делает пятую книгу.

– Ладно, папа уже едет. Я всё ему расскажу, хоть он меня и убьёт. Без этого никак?

– Никак.

– Ок, Ванга, – вздыхаю кисло. – А про тебя?

– Лгать нехорошо, – рассмеялась Ванга. Она мне всегда нравилась, и, конечно, она права. – Господи, к чему я тебя подбиваю… Но придётся соврать. Тут уж так.

– Для его душевного равновесия?

– Не язви, Ксения. Да, для этого тоже. Чего волновать лишний раз? Думаешь, ему приятно? Решит, что мы за его спиной…