– Надежда Федоровна, Вы с Романом Петровичем воспитали удивительного сына. Я не знаю Игоря очень близко. Да и знаю то я его всего несколько дней, но я вижу, как он относится к Анюте! Он мне сказал одну фразу: “За мужчину говорят его поступки и дела”. Так вот за него они да, говорят! Уверена, что и к своей жене, какая бы уж она у него не была, он относился так же.

– Спасибо, Машенька! Любой матери приятно слышать такие слова о своем ребенке! Даже если её ребенку уже 50 лет! – улыбнулась она, – я, как любая мать, желаю только счастья своему сыну. Так вот, Машенька, не удивляйся сейчас моим словам, но я уверена, что ты та женщина, которая подходит моему сыну. Я это сердцем чувствую. Не гони его от себя, я тебя очень прошу! Дай Игорю шанс доказать, что он достоин быть рядом с тобой.

Ответить на это неожиданное заявление я не успела, у Надежды Федоровны зазвонил телефон.

– Да, Ромушка? Да, конечно. Да, мы сходим к ним домой, посмотрим! Машенька здесь, рядом. Сейчас передам ей телефон.

Я удивилась, но телефон взяла:

– Да, Роман Петрович.

– Мария, могу я попросить Вас сходить с Наденькой в дом Варвары и Егорки. Мне нужна будет одежда. Для Варвары. Сами понимаете.

– Да, я поняла, Роман Петрович.

– Спасибо! – и он положил трубку.

– Рома боится, что я одна через это не пройду, – пояснила Надежда Федоровна, – всё-таки? Варя была не чужим для нас человеком. Молодая совсем, ей бы жить, да жить! А я должна сейчас похоронную одежду ей выбирать.

– Надежда Федоровна, а давайте я с Егором схожу. Пусть он поможет выбрать любимое мамино платье. Тем более, что ему свои вещи все равно надо собирать. Почему-то мне кажется, что он будет против, если кто-то сделает это за него. Он удивительный мальчик. Я права?

– Да, Машенька, права. Варя его правильно воспитывала! – она порывисто вздохнула и отвернулась, – прости. Да, пожалуй, так будет даже лучше.

Дом Егорки и его мамы оказался очень маленьким и состоял из маленькой кухни и двух комнат. Спальня у мамы и сына была общей, в ней стояло две кровати по разным стенам, между ними стояла тумбочка и стул – вот и вся обстановка в спальне. В другой комнате стоял старый продавленный диван, кресло, старенький телевизор в углу, письменный стол и трехстворчатый шкаф с зеркалом в полный рост. Такие шкафы были когда-то в каждой семье. За одной створкой были полки, на которых лежали полотенца, постельное белье и нижнее белье хозяев. За двумя другим створками висела одежда, причем, в этой семье она висела в нем вся, от двух платьев Варвары, до двух же курток – мамы и сына. Там же стояли старенькие кроссовки и одна пара туфель. В шкафу царил идеальный порядок, впрочем, как и во всем домике.

– Вот одежда мамы! – показал мне на полку Егор и, распахнув две другие створки, – и вот мамины платья. Только маме нравилось другое платье.

– Да? Какое?

– Там, в витрине магазина, – мотнул неопределенно головой мальчик, – мама всегда на него смотрела, когда мы мимо проходили.

– Да? Покажешь мне его? – план у меня родился сразу, как только я увидела одежду Варвары. Эта маленькая семья жила очень бедно. Настолько, что хоронить в этом было нельзя. Вот парадокс: ходить Варвара в этом могла, а хоронить её в этом было бы неприлично.

– Что? – Егор недоверчиво смотрел сейчас на меня.

– Я подумала, раз маме так нравилось то платье, то пусть оно у неё будет. Хотя бы и сейчас. Как считаешь?

– Да!

А дальше произошло то, что и должно было случиться, Егор расплакался. Я присела и обняла мальчика. Егор плакал молча, сотрясаясь всем своим худеньким тельцем, уткнувшись мне в шею.

– Ты поплачь, Егорушка, поплачь! Передо мной можно. Я пойму. Я сама когда-то очень давно похоронила маму, – я гладила Егора по вихрам и говорила:

– Мне тогда тоже очень надо было поплакать, только я не могла. А ты поплачь, это хорошо, это надо! Мужчины не плачут просто так. А ты и не просто так. Так что, тебе можно. Ты не думай, я никому не скажу.

Я говорила первое, что приходило на ум, но Егору было важно другое, ему надо было выплакать свое горе. И проще это было сделать со мной, с чужим для него человеком. Со мной ему было не стыдно.

Потом, когда приехал Роман Петрович, мне пришлось сказать, что за одеждой надо ехать. Он, увидев мою мокрую только на одном плече футболку, и не поднимающего на него глаз Егора, всё понял и сказал только одно слово:

– Едем!

Платье, что показал Егор, было на манекене в витрине обычного маленького магазинчика. Почему-то я не сомневалась в том, что магазин будет не брендовым, а самым обычным. Это было милое платье из ситца в мелкий цветочек, но был у платья белый, с кружевами по краю, воротничок, что делало это платье нарядным. По одежде в шкафу у них дома я определила размер Варвары, она была худенькой. А вот с размером обуви нам помогла Надежда Федоровна, сказав, что Варя носила такой же, как она сама, 37-й размер. И платье, и туфли, и даже нижнее белье мы купили в этом же магазинчике. Продавец не стала задавать лишних вопросов на тему, как мы покупаем без примерки, когда услышала, как Егор сказал:

– Это для моей мамы.

Было что-то такое в его голосе торжественное, что не позволило продавцу задавать лишних вопросов.

Нам всё упаковали, и Егор нес эти покупки в машину Романа Петровича сам. Сын нес их для своей мамы. Самой родной и любимой, той, дороже которой у него не было. Той, которая воспитала его настоящим мужчиной, правда, всего до десяти его лет…

Горе может сломать, а может и закалить человека. Так вот, Егора горе закалило. Мальчик нес покупки для своей мамы, и было что-то такое решительное во всей его худенькой фигурке, что делало этого удивительного мальчика уже сейчас настоящим мужчиной.

Этот длинный и непростой день закончился лишь тогда, когда приехал Игорь с Геннадием.

Приехал и одной своей фразой “Маш, я соскучился!” свел на нет все мои дневные терзания и думы. Да, услышав эти слова от него, я вдруг поняла, что я тоже соскучилась по нему.

– Я тоже! – такие короткие два слова, но они полыхнули таким огнем в его глазах, что даже опалило мои щеки, заставив их покраснеть.

Игорь.

Домой мы возвращались на машине, втроем. Геныч у нас, конечно, мастер своего дела и водитель отменный, но последние три дня вымотали всех эмоционально, а Геныча ещё и физически. Оказаться в городе детства и не встретиться с друзьями он не мог. А когда встречаются взрослые и солидные уже мужики, а они все были именно солидными, то сами понимаете, что при встрече эти друзья детства не ромашки на лугу нюхают. Прохождение границы только добавило усталости. Нерасторопность и пограничников с обеих сторон, и таможенников, заняла больше времени, чем мы планировали.

За окном была глубокая ночь, останавливаться на ночлег в придорожной гостинице не хотелось. Во-первых, это лишняя трата времени, а во-вторых, это ещё одна ночь в обманчивой близости от Марии, но не рядом с ней! Не мог я испортить нашу первую с ней ночь случайной кроватью! Старый романтик? Может быть! Да даже совершенно точно, да, старый романтик! Но я хотел эту женщину так сильно, что даже стыдно было признаться самому себе. А потому, мы отправили Геныча спать на заднее сиденье его же огромной машины, а сами с Машей сели на передние сиденья. Я за руль, она рядом.