— Очень, господин генерал!

— Прежде чем она выйдет из здания, перехвати ее и отведи в камеру. Она подозревается в ереси.

— А как быть с девочкой, господин генерал?

— Ты что, не слышал, Этторе? Девчонка — родственница еретички. К тому же нам совершенно не нужно, чтобы она бегала по улицам с воплями, что ее бабушку забрали Защитники Паствы. Ту, повариху, стали бы искать, а этих бродяжек никто не хватится. Теперь они наши.

— Слушаюсь, господин генерал. Я немедленно этим займусь.

— Я сам ее допрошу. И девчонку тоже. — Броган предостерегающе поднял палец. — И для них лучше, если они будут готовы правдиво ответить на все вопросы, которые я задам.

Этторе понимающе улыбнулся.

— Они сознаются, когда вы придете к ним, господин генерал. Клянусь Создателем, они будут готовы сознаться во всем.

— Отлично, парень, а теперь беги, пока они не вышли на улицу.

Едва Этторе рванулся с места, как Гальтеро нетерпеливо шагнул вперед, но не проронил слова звука.

Броган упал на стул и устало произнес:

— Гальтеро, ты, как всегда, поработал отлично. Свидетели, которых ты предоставил, прекрасно отвечали моим требованиям.

Отодвинув в сторону серебряную монету, Тобиас Броган раскрыл заветный футляр и аккуратно разложил на столе его содержимое. Это были отрезанные человеческие соски — с левой стороны груди, те, что ближе к сердцу еретика. Каждый был срезан с лоскутиком кожи, чтобы вытатуировать там имя жертвы. И принадлежали они далеко не всем раскрытым Броганом приспешникам Владетеля — только самым важным, самым упорным и злобным.

Укладывая их по одному обратно в коробочку, генерал читал имена сожженных. Он помнил каждого, помнил, как поймал его и как допрашивал. При воспоминании об их преступлениях, в которых они в конечном счете сознались, в нем разгоралась ярость. Он напомнил себе, что справедливость торжествовала всегда.

Но ему еще предстояло получить самый главный приз — Мать-Исповедницу.

— Гальтеро, — тихо произнес он, — я нашел ее след. Собирай людей. Мы отправляемся немедленно.

— Думаю, сначала вам стоит послушать, что мне удалось узнать, господин генерал.

— Это быть д’харианцы, господин генерал.

Убрав последний трофей, Броган закрыл футляр и посмотрел в темные глаза Гальтеро.

— И что они?

— Сегодня утром, когда они начали собираться, я заподозрил неладное и решил посмотреть. Именно из-за них в городе такой беспорядок.

— Ты говоришь — начали собираться?

Гальтеро кивнул.

— Вокруг дворца Исповедниц, господин генерал. А в полдень принялись петь.

Тобиас с ошарашенным видом наклонился к Гальтеро:

— Петь? А ты не запомнил слова?

Гальтеро сунул палец за ремень.

— Они пели часа два, не меньше. Трудно не запомнить, когда столько времени слушаешь одно и то же. Д’харианцы кланялись, стоя на коленях, и все время повторяли одни и те же слова: «Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас. В сиянии славы твоей — наша сила. В милосердии твоем — наше спасение. В мудрости твоей — наше смирение. Вся наша жизнь — служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе».

Броган побарабанил пальцами по столу.

— Все д’харианцы, ты говоришь? И сколько их в Эйдиндриле?

— Гораздо больше, чем мы думали, господин генерал. Они заполнили всю площадь перед дворцом, все соседние скверы и улицы. Яблоку негде было упасть, так плотно они стояли. Будто каждый хотел быть как можно ближе к дворцу Исповедниц. По моим подсчетам, их было около двухсот тысяч. Пока это продолжалось, жители были едва ли не в панике. Они не понимали, что происходит.

Гальтеро помолчал, потом продолжал:

— Я проехал вокруг города, и на окраинах их было еще больше, чем у дворца. И все, независимо от того, где находились, кланялись и пели как будто вместе с теми, что в городе. Я скакал быстро, проехал немало миль и не видел ни одного д’харианца, который бы не кланялся и не пел. Их голоса доносились со всех окрестных холмов. И никто не обращал на нас ни малейшего внимания, когда мы проезжали.

Броган задумался.

— Должно быть, он здесь, этот магистр Рал.

Гальтеро переступил с ноги на ногу.

— Он здесь, господин генерал. Пока они пели, все два часа, он стоял на верхней ступеньке главного входа дворца и смотрел. И ему кланялись, словно он сам Создатель.

Рот Брогана скривился от отвращения.

— Я всегда подозревал, что д’харианцы варвары. Подумать только, молиться на обычного человека. А что было потом?

У Гальтеро, который весь день не слезал с коня, был усталый вид.

— Закончив петь, они принялись скакать и орать, как безумные, выражая свое ликование. Можно было подумать, что им только что удалось вырваться из лап самого Владетеля. Я успел проехать две мили, пока они веселились. Наконец солдаты расступились, на площадь вынесли два тела, и наступила тишина. Сложили огромный костер, водрузили на него мертвецов и подожгли. И пока тела не превратились в пепел, этот их магистр Рал стоял и смотрел.

— Ты его разглядел?

Гальтеро покачал головой.

— Д’харианцы стояли слишком тесно, и я решил не пытаться протиснуться ближе. Они могли вообразить, будто я оскверняю их церемонию, и набросились бы на меня.

Поглаживая пальцем футляр, Броган погрузился в размышления.

— Правильно. Мне бы не хотелось, чтобы ты расстался с жизнью ради того, чтобы посмотреть, как выглядит этот человек.

Чуть поколебавшись, Гальтеро сказал:

— Вы скоро сами его увидите, господин генерал. Вас приглашают во дворец.

Броган строго поглядел на него.

— У меня нет времени на развлечения. Мы должны отправляться за Матерью-Исповедницей.

Гальтеро вынул из кармана какую-то бумагу и протянул генералу.

— Когда я приехал, делегация д’харианцев как раз собиралась войти в наш дворец. Я остановил их и спросил, что им нужно. Они дали мне это.

Броган развернул свиток и прочитал:

Магистр Рал просит дворян, дипломатов и официальных представителей всех стран прибыть во дворец Исповедниц. Немедленно.

Он сердито скомкал бумагу.

— Я предоставляю аудиенции, а не прошу их. И как я уже сказал, у меня нет времени на развлечения!

Гальтеро указал в сторону улицы.

— Я так и подумал, и сказал д’харианцу, что передам приглашение, но вы вряд ли придете, поскольку заняты другими делами. А он сказал, что магистр Рал желает видеть всех, и в наших интересах выкроить время.