и придерживая рукой громадный живот, она быстро добралась до меня, крепко ухватила за локоть и потащила за собой, в беседку подле замковой стены.

— Господь забрал даму Матильду... — горячо шептала она по пути. — И ребеночка, еще не рожденного. Два дня как схоронили. Знаю, любил ты ее... Ты поплачь, поплачь... легче станет... Эй, кто там, живо подать нам...

Слуг опередил Логан, подсунувший мне флягу с арманьяком. Все еще не понимая, что случилось, я судорожно глотнул...

— Пятого дня прибыл в приют для паломников при Гуттене странствующий августинец Корнелий... — как сквозь подушку доносился до меня хрип Баумгартнера. — С частичкой мощей святого Бонифация... Дама Матильда обласкала оного монаха и приложилась губами к мощнице. Монах убыл, а четвертого дня у госпожи начался...

— Ядом была покрыта крышка мощницы... — перебил его Соломон. — Я сделал все что мог, но яд уже поразил внутренности с мозгом, и к вечеру...

— Оного августинца мы разыскивали... — забубнил Баумгартнер. — И таки сыскали...

— Еретика проклятущего, вовеки проклятого... — возмущенно воскликнул фра Михаэль. — А даму Матильду мы отпели, все как положено, не сумлевайтесь, ваше сия....

— Где эта скотина?! — разъяренным медведем заревел Виллем Аскенс.

— Дык в темнице же...

— Рты закрыли все!.. — Я наконец начал приходить в себя. — Проводите меня к Матильде...

На меня накатило совершенно необъяснимое спокойствие. Ни злости, ни горя, никаких эмоций, совсем никаких — как одеревенел. Просто хочется сдохнуть...

Матильду похоронили при замковой часовне. Я постоял на коленях возле усыпальницы, с дикой злостью коря себя за то, что не смог выжать даже одной слезинки, а потом отправился к девочкам играть с ними в куклы.

А уже в детской, возясь с малышками, чуть не сошел с ума от горя; запоздало, но накрыло все-таки. Но никого не винил в случившемся, подобного развития событий я и сам бы не смог предусмотреть.

Подумал и приказал срочно привезти из Антверпена Лилит и допустить ее к дочуркам, с полномочиями матери. Если кому и доверю своих красавиц, то только этой цыганке.

Земфира не отставала от меня ни на шаг, в ее глазах плескалось настоящее, неподдельное горе, она искренне сопереживала, но почему-то не произнесла даже слова. А Логан все это время плакал, примостив свою голову на обширном животе супруги.

— Не надо, братец... — я потрепал его по волосам. — Времени у нас нет. Идем лучше поспрашиваем уродца...

— Конечно, сир!.. — Глаза шотландца сверкнули. И в этом блеске, я не нашел ничего хорошего для августинца Корнелия.

— Спалите тварь на костре!.. — зло прошипела Брунгильда. — Я сама огонь к дровам поднесу...

«И спалю, — обещал я сам себе, нащупывая ступеньки в пыточную, — но только после того, как четвертую».

Августинца уже подготовили к допросу. Жилистый, крепкий, полностью лысый мужичок со щеками, как у бульдога, был растянут на пыточном станке. Аскенс вместе с добровольными помощниками деловито готовил инструментарий. В темнице, как всегда, пахло плесенью, ржавчиной и человеческими страданиями...

Я с непонятным наслаждением втянул в себя этот воздух и присел на табуретку напротив августинца.

Монах, увидев меня, отчаянно вздрогнул, но не издал ни звука.

— Кто? — мой голос отразился эхом от сводчатых потолков и затих где-то в углу, за сваленными в кучу ржавыми цепями.

— Я... — очень тихо прошептал монах. — Корнелиус Гронненверк...

— Зачем?

— По велению Господа... — уже решительнее ответил Корнелиус. — Дабы извести с лика земного грех диаволов...

— Кто поручил?

— Господь!.. — в голосе монаха прозвучали фанатичные нотки.

— Понятно... — Я обратился к палачу: — Виллем, он не должен умереть.

— Ручаюсь, ваше сиятельство... — уверенно кивнул Аскенс. — В этом ручаюсь...

Я повернулся к Логану, и не видел, что сделал профос, но не слышать уже не смог. Воздух в пыточной немедленно разорвал утробный булькающий вой.

— Сир... А может, это ваш старый знакомец из Бюзе-Сен-Такр его подослал? — Тук прислушался к воплям и одобрительно кивнул: — Ну а кто еще?..

— Может, и он... — согласился я вслух, но про себя не поверил. До сих пор, кроме неясных следов, я не нашел четких и правдивых свидетельство о том, что Гийом де Монфокон, человек, которого я прирезал в замке Бюзе, все-таки остался в живых. Даже несмотря на то, что привлек на поиски тайные службы церкви. Впрочем, ничего исключать нельзя...

Вопли следовали за воплями, лжемонах страшно корчился в станке, но не произносил ни слова. Аскенс никак не мог развязать ему язык, и только недоуменно крутил бородой. Но когда к ногам убийцы приладили «испанские сапоги», он все-таки заговорил.

— Альфонс... Альфонс передал... — горячечно зашептал лжемонах. — В Мехелене...

Со слов лжеавгустинца выходило, что ему было приказано отравить именно Мадлен и детишек. Детишек он не смог, хотя подготовил несколько конфет с ядом, а с Матильдой сработало. Мати в последнее время была очень набожной, отмаливая грех, в котором мы с ней жили, поэтому охотно приложилась к мощам святого, на поверку оказавшимся кусочками собачьих косточек.

Заказ ему передал некий Альфонс, якобы поверенный какой-то высокородной особы. Но скорее всего, это имя было подставным. Сам Корнелиус оказался бывшим аптекарем Арманом Жюсо из Франш-Конте, находящимся там в розыске за составление ядов. Когда его делишки вскрылись, аптекарь успел бежать и устроился в Нидерландах, вполне процветая на нелегальной торговле приворотными зельями и поддельными мощами. Как выяснилось, под религиозного фанатика он только косил...

Ну что же, примерно все ясно...

Я быстро набросал письмо кардиналу де Бургоню, в котором описал ситуацию и попросил прислать конвой за отравителем. Очень хотелось задавить Корнелиуса