Чем занимается Центр сейчас, непонятно. По требованию МВД полиции субъектов присылают сюда заявки. Напишите нам методические рекомендации по раскрытию краж из машин, или как нам наркосбытчиков выявлять, объясните, пожалуйста! А то мы не знаем.

Лукавят. Вынужденно лукавят. На самом деле всё они знают прекрасно. По крайней мере, догадываются. Но МВД сказало «надо», и парни ответили «есть». Тонны бумаги переводятся, рассылаются анкеты, готовятся методички, направляются на места и оседают, скорее всего, в архивах. Может, и пишется что-то мудрое, не знаю. Лично я ничего мудрого здесь не писал.

Прохожу по скрипящему паркету. Я иду устраиваться на работу. И от этого мне противно.

– Мы рады вас приветствовать, Андрей.

Иван Юрьевич встречает меня с распростёртыми объятиями. Улыбающийся человек, стрижка «ёжик», он – начальник Центра, где я когда-то работал научным сотрудником. За эти шесть лет я сменил две профессии и даже освоил их, а Иван Юрьевич как работал начальником лаборатории, так и работает. В смысле, числится, работой это назвать трудно.

– Мы безусловно возьмём вас, конечно. – Лицо его красно, как кирпич, оно и раньше было таким же красным. – С удовольствием возьмём. У нас так много работы. Настоящей, боевой, творческой…

Мы беседуем в коридоре, потому что в кабинете у Ивана Юрьевича идёт ремонт.

– А вы не против, Иван Юрьевич, если мы возьмём Андрей Павловича в наш отдел?

Рядом стоит Алексей Дедушкин. Молодой щекастый парень, за полгода до моего увольнения из института он появился здесь, приехал из Бишкека. Там Алексей работал следователем, около года работал, а затем перебрался в Москву. Вместе с родителями.

Почему у них там не сложилось, Алексей не объяснял. Кажется, он намекал на притеснения по языковому признаку. Делопроизводство, мол, преимущественно на киргизском, а русскому человеку учить киргизский негоже, даже если он в Киргизии живёт.

– Мы тут с огоньком сейчас работаем! – сообщает Алексей. – У нас здесь весело!

Эта новость вызывает у меня едва заметную усмешку. Я вспоминаю людей, которые уже здесь работали раньше. С которыми действительно было весело.

Рамзан Вахаевич Вархаков. Чеченец, экс-руководитель какого-то следственного отдела. Когда люди Шамиля Басаева совершили очередной дерзкий теракт и за его голову была обещана крупная сумма, Вархаков активно искал выходы на ФСБ.

– Я знаю, где он сидит! – шипел он, скаля зубы из жёлтого металла. – Он в Ведено прячется, сукин сын. Говорю, дайте деньги, я его сам приведу…

– И что?

– Ничего! Мы сами справимся! Так сказали…

Когда в голове Рамзана авантюрные планы отсутствовали, он любил сидеть по центру кабинета на стуле и, покачивая ногой, речитативом излагать содержание известных песен. Он переиначивал их на свой лад, но смысл при этом сохранялся:

– Полковник Васин приехал на фронт и сказал им: идите все к чёртовой матери…

Гуляя по коридору, он мог подойти к заместителю начальника и, приобняв, осведомиться:

– Как дела, Виктор Андреевич? Может, нужно кого-нибудь замочить?

…Или Лев Васильевич, например. Выдающийся криминолог, который мог заткнуть за пояс любого доктора наук. Он сам бы мог стать доктором, он докторскую написал, но защищать её не стал по каким-то принципиальным, ведомым только ему соображениям. Когда я работал здесь, Льву Васильевичу был семьдесят один, сейчас – семьдесят семь, получается. Роскошная седая борода, грудь колесом – он так любил ходить по кабинетам. Тосковал по временам гласности и перестройки, клеймил нынешний режим. С ним интересно было поспорить, с Львом Васильевичем. По понедельникам мы обменивались прессой. Я отдавал ему умеренный, взвешенный «Русский Ньюсвик», а он вручал мне истеричную «Новую газету». В ходе кабинетных пьянок Лев Васильевич любил предаваться воспоминаниям:

– Весело раньше пили, не то что сейчас! Сидим за столом, окно открыто. Мы выпьем бутылку, и – в окно. Вторую выпьем – в окно. Граждане на улице кричат, возмущаются! Пытаются в институт проникнуть, разобраться, а их милиционер постовой не пускает… Помню, ещё, у нас калмык один работал. Доктор наук, м-да… Напился однажды и упал лицом в унитаз. В туалет захожу, а он стоит на коленях, голова в унитазе, по плечи, так сказать. Я был потрясён, друзья мои. Как так могло получиться? У него же лицо широкое, как блин. Точнее, как большая пицца…

Не уступал Льву Васильевичу Анатолий Михайлович, тоже дедок. Все его называли Михалыч. И многим молодым невдомёк было, что Михалыч ещё во времена Щёлокова курировал всё, что связано с наукой в МВД СССР.

В арсенале у Михалыча было много историй. Например, он любил вспоминать о гонораре, полученном за сценарий учебного фильма для милиционеров. Фильма о том, как охранять общественный порядок на массовых мероприятиях. Это был 1981-й, что ли, год, следующий год после Олимпиады.

– Я с Митькой Мышкиным писал. – вспоминал Михалыч. – Полгода где-то. Когда работу приняли, нам от МВД каждому по шесть тысяч рублей дали. Я их прогулял, конечно. Вместе с Митькой. У-у-у! – Негромко говорящий Михалыч любил внезапно взреветь. – А Галька моя жену Митькину встретила. «Ну что, Галь, – та ей говорит, – как деньги потратили? Мы вот с Дмитрием «Жигули» купили». А Галька про деньги и слыхом не слыхивала. Ну вот что-то не успел я ей сообщить… Что тут началось! Как она давай орать! Ах ты развратник! Куда деньги дел?! А мне и сказать-то нечего. Блею что-то, как козёл. Не дали мне, мол, пока. А она орёт, не верит. Чуть до развода не дошло! Всё думаю, и вдруг… Звонок из Авторского общества. Анатолий Михалыч! Возьмите шесть тысяч авторских! Это вторая половина, оказывается, гонорара была… Ну, я сразу Мышкину позвонил: не вздумай, мол, жене своей про вторую половину сказать, дурак! Я деньги Гальке отдал, она извинилась даже. «Жигуль» купили. Митькины деньги, ясен хер, пропили…

Дедки были золотым запасом нашего центра. Но выгнали давно уже всех дедков. А эти?

…Отворяются иногда двери, выходят люди. Половину из них я не знаю. Лица их смурны. Весело здесь, думаю я. Просто цирк, не иначе.

– Так как насчёт того, чтобы в мой отдел? А, Андрей Павлович?

– Нужно подумать, Алексей.

Лицо у Алексея краснеет похлеще, чем у Ивана Юрьевича. Раньше он был худеньким и относился ко мне с почтением, спрашивал совета. И я эти советы давал. С позиции доброжелательного имперца. Ведь Алексей был в некотором роде беженцем.

Сейчас же, повторюсь, Алексей Дедушкин щекаст. Он щекаст, и живот у него появился, теперь он начальник и, видимо, привык, что к «Алексей» люди добавляют отчество. Особенно подчинённые люди. Не исключено, что он и меня уже видит своим подчинённым. Не иначе. А я почему-то не вижу.

– Подумайте, Андрей Павлович!

– Безусловно…

Не дожидаясь лифта, я бегу по каменным ступеням вниз. Бегу навстречу своей неизвестности. Подумать? О чём? О том, как куковать здесь за фиксированную зарплату, хорошую, но небольшую? Нет, господа. Анархические ветры в моей голове. И простая, временами казавшаяся недоступной мысль поселилась в ней. Делай что должно. И будь что будет.