Пока его пассажиры осматривали все вокруг, Райан наблюдал за выгрузкой товаров.

Баркас уже сделал несколько рейсов к берегу, где, чуть поодаль от воды, стояло ветхое сооружение временного склада. Еще несколько таких же хижин, выстроенных из прибившихся к берегу бревен, пальмовых ветвей и джутовых плетенок, стояло рядом. Из одной вился дымок, «пачкая» чистое утреннее небо, хотя нигде вокруг не было видно присутствия людей.

Когда разгрузка уже подходила к концу, из казавшейся самой большой и неряшливой хижины появился человек. Он стоял, почесываясь и потягиваясь, потом лениво повернулся к стоявшему на якоре судну. Человек что-то прокричал, и из проема двери выглянула индианка, одеждой которой была шкура какого-то животного. Она взглянула на шхуну, на мужа и снова скрылась в хижине. Такое полное пренебрежение Элен встречала очень редко. Можно было предполагать, что обитатели этих хижин прятались от преследования властей – бывшие пираты, воры, убийцы и прочие беглецы. Залив Баратария-Бей лежал вдалеке от Нового Орлеана, отделенный от города бесконечными милями воды и ила губительных болот. Мужчины из города появлялись здесь поздней осенью и зимой поохотиться на уток и гусей, которые прилетали с севера в больших количествах стаями, следовавшими одна за другой. Иногда сюда приезжали на рыбную ловлю. Но жарким летом залив оставался практически безлюдным.

Эти люди знали Райана очень хорошо. Это было ясно видно по тому, как они подходили, чтобы поприветствовать его, когда он сам на шлюпке подплывал к берегу. Они с большим удовольствием предоставили в его распоряжение свои пироги, чтобы довезти его пассажиров до Нового Орлеана, хотя и за небольшую плату. Но если они даже и испытывали некоторую жалость к пассажирам шхуны, то умело ее скрывали, ибо безучастно сидели вокруг своих лодок и наблюдали, как беженцы-горожане беспомощно карабкаются, залезая в них. Их гораздо больше интересовали неожиданно приоткрывавшиеся из-под юбок стройные женские ножки, обсуждая которые, они смеялись, отпускали соленые шутки. И то, что Райан оставил на шхуне капитана Жана с некоторой частью вооруженных людей из команды, было не более чем разумной мерой предосторожности по защите шхуны «Си Спирит».

Поездку по лабиринту водных путей в Новый Орлеан Элен впоследствии старалась не вспоминать.

Как только они покинули залив, ветер полностью стих, и палящее июньское солнце, вместе с широкой водной гладью, образовало паровую баню, от которой пот стекал потоками и дышать становилось трудно. Люди старались прикрыться от жгучих лучей солнца и надоедливых насекомых. Комары и прочая мошкара поднимались густым облаком и облепляли открытые части человеческих тел.

Проходил час за часом, а они все плыли по однообразным протокам, постоянно держа курс на северо-восток. Мужчины работали веслами, погружая и вытаскивая их почти без всплесков. Змеи, проплывавшие вокруг лодок, оставляли волнистые следы на воде. Наполовину зарывшиеся в тину аллигаторы немигающими глазами следили за лодками. Рано утром временами кое-кто в такт гребцам еще затягивал песню, но к полудню жара и усталость одолевали и их.

То и дело гребцы останавливались, чтобы передохнуть и слегка освежиться, хотя пассажиры боялись заходить поглубже в более прохладную воду, опасаясь не только пиявок, но и других, более крупных обитателей. Ночь они провели в полусне, прячась от москитов, просыпались, вздрагивая от рева аллигаторов, а однажды и от вскрика болотной пантеры, которая в темноте охотилась на дичь. Рассвет встретили снова в пирогах. В конце концов они прибыли к воротам Нового Орлеана.

Увидев часовых, Элен заподозрила возможные неприятности, но, к счастью, ничего не случилось. Райан похлопал часовых по спинам и справился о их семьях. При этом нетрудно было заметить блеск передаваемого из рук в руки золота и ритуал открывания ящика с ромом. Ворота отворились, и они оказались в городе.

Новый Орлеан был действительно новым городом. За последние пятнадцать лет в нем произошли три пожара, два из которых весьма разрушительные. Последний всего девять лет назад – уничтожил девятьсот зданий и нанес ущерб, оцененный в восемь миллионов пиастров. Из-за такой опасности строительный кодекс, принятый впоследствии, требовал, чтобы любое сооружение в два и более этажей строилось исключительно из камня и кирпича воздушной сушки, а крыши имели только черепичное покрытие. В результате этого архитектура в центре города приобрела черты испанского стиля с характерными внутренними двориками, балконами, окнами и дверями, прикрытыми решетками, а также решетчатыми воротами под вторым этажом, через которые могли въезжать экипажи и входить пешеходы. Местный кирпич был настолько мягок, что его приходилось снаружи покрывать штукатуркой. Штукатурку красили известью в белый или желтый цвета, под воздействием солнца и дождей краска быстро смывалась, а глина кирпичей разрушалась, и повсюду начинали прорастать мох, лишайник, плесень, окрашивая дома в разные цвета со множеством оттенков зеленого, серого, коричневого.

Новый Орлеан в те времена не был большим городом, а его население не превышало и десяти тысяч человек. Земляной вал набережной с почти двухметровым частоколом сверху окружал его городские кварталы, которые простирались на восемьсот метров в длину и чуть больше четырехсот метров в ширину. На каждом из четырех углов частокола возвышались форты, и еще один форт находился в середине задней стены. Между ними размещались батареи пушек и укрепленные ворота с каждой стороны. Вокруг насыпи для дополнительной защиты города был отрыт шестиметровый ров, глубина которого составляла около полутора метров. Все фортификационные работы были проведены еще в 1796 году, когда колонисты Луизианы боялись, что их рабы, привезенные в основном с Сан-Доминго, могут повторить восстание своих собратьев на острове и устроить здесь новую резню. Бревенчатые стены, безусловно, не сдержали бы нападение современной регулярной армии, но вполне могли удержать восставших.

Внутри города улицы представляли собой немощеные, поросшие сорной травой проулки между домами, хотя достаточно прямые и широкие, со сточной канавой посередине. Дренажные канавы, пусть даже и забитые сорняками и отбросами, окружали каждый квартал, превращая отдельные части города в островки. Воды дренажных и сточных канав стекали в Канал Каронделе, проложенный в задней части города. И, несмотря на эту систему, улицы бывали покрыты толстым слоем грязи.

Самые убогие дома лепились к городским укреплениям. В основном это были деревянные одноэтажные домишки, оставшиеся еще со времен французского периода и избежавшие пожаров. Многие под действием влажного климата были слишком разрушены, и ремонт проводить не имело смысла, а у некоторых хозяев не оказалось средств, чтобы их перестраивать и покупать кирпич и черепицу.

Над городом разносился неприятный запах, характерный для большинства тропических портов. Навоз от лошадей и мулов впитывался в жидкую уличную грязь. Кухонные отбросы – от кожуры фруктов и овощей до рыбьих голов и костей, а также обрывки тканей и ковров, гнилая кожа и даже дохлые животные либо плавали в зелено-пенистой воде сточных канав, либо кучами лежали у задних дверей домов. И все это «благополучно» сгнивало под лучами жаркого солнца.