- Я собираюсь на ней жениться, братишка, И вести дела с ее папочкой.

У моего тела - своя собственная жизнь и свои собственные мысли насчет братской любви. Я вообще не соображаю, почему вдруг оказываюсь около дверей лифта, хватаю Младшего за шиворот, разворачиваю - и врезаюсь кулаком ему в нос. До крови. До, сука, соплей и слюней, звука сломанного хряща. Еще раз и еще, и еще пока брат не превращается в безвольную тряпку, которая не падает только потому, что болтается у меня в кулаке.

И в таком состоянии швыряю его в лифт. Плевать, что он падает - и под ним растекается лужа крови.

Он никогда не женится на Соне.

Потому что я, больное животное и бессердечная тварь, впервые в жизни настолько одержим женщиной, что готов убивать даже за то, что в чьих-то фантазиях она вдруг становится невестой.

Одно хреново - Соня по-прежнему не отвечает на мои звонки.

А через полчаса, которые я безуспешно пытаюсь докричаться до нее чрез невидимые провода мобильной связи, просто выключает телефон.

Теперь я наверняка знаю, что чувствуют наркоманы после того, как дурман выходит из их крови - и мир перестает походить на заставку позитивной детской игры.

— Софья, нам нужно поговорить, - стучится в дверь мама, но я трусливо мотаю головой, как будто она может это видеть. — Впусти меня сейчас же, если на хочешь, чтобы пришел отец. Поверь, после целого дня на работе и после бессонной ночи из-за твоей выходки он не будет так же терпелив, как я.

Уже вечер?

Когда я в последний раз брала в руки телефон, чтобы отключить его и больше не видеть на экране один и тот же номер телефона, было раннее утро.

Жмурюсь, затыкаю уши ладонями и что-то кричу в ответ. Если честно, то даже не интересно что. Наверное, снова вру.

Как много лжи за последние дни. Больше, чем за всю жизнь с рождения.

Но каким-то образом мать все-таки оказывается в комнате. Я понимаю это, когда кто-то с силой хватает меня за ладони и отводит их в стороны, хоть я пытаюсь сохранить последнюю каплю тишины.

— Ну хватит!

Моя мама всегда была очень настойчивой и, в отличие от отца, не церемонилась со мной, как с маленькой девочкой. Вот и сейчас встряхивает до легкого оглушения, заставляет сесть и смотреть прямо на нее.

- Ты расскажешь, что случилось, или мне придется найти способы самой выяснить, с кем ты провела ночь и почему ради этого «кого-то» соврала своей семье и подставила ее под удар.

— Я никого не подставляла. — Первые слова за все утро.

— А вот этого, Софья, я не знаю, Потому что когда дочь обещает родителям, что будет всю ночь учиться с подругой, а потом появляется ее молодой человек и говорит, что ни у какой подруги ее нет, что еще думать? Что ты уснула библиотеке?! Во что ты нас втянула?

У всех людей есть предел терпимости. Такая непонятная величина, похожая на разлитую в невесомости воду, которая постоянно меняет форму и размер, кажется то больше, то меньше. Но когда попадает в герметичный сосуд — это опять только вода, чей объем легко можно измерить.

Мое терпение только что со всего размаху расплескалось по полу.

И вот я уже стою в другом конце своей абсолютно девичьей комнаты, смотрю на мать и реву в три ручья, потому что недоверие — это страшнее всего. Это хуже, чем пощечина на людях.

Но ничуть не хуже презрения к самой себе, потому что это недоверие абсолютно оправдано.

— Успокойся, - пытается урезонить мать, но это бесполезно.

Мне плохо.

Мне так больно, что в груди горит - и руки немеют до самых кончиков пальцев.

Я провела ночь с женатым мужчиной. Я обнимала его, целовала, позволяла себя трогать и мне было все равно, что в это время происходит со всем остальным миром. Я не думала о том, что где-то там, в темной и пустой квартире, плачет его жена. И что здесь, в доме моих родителей, все стоят на ушах и разыскивают непутевую, пойманную на вранье дочь.

— Где и с кем ты была? — медленно, как для умственно отсталой, повторяет мать. — Я должна понимать, какие меры предпринять, чтобы это никак не отразилось на репутации твоего отца.

Репутация отца — это священная корова нашей семьи. Бывают моменты, когда мне кажется, что, если бы для спасения его репутации пришлось принести меня в жертву, мать сделала бы это «во благо». Хорошо, что только кажется.

— Я уснула в библиотеке, - деревянным голосом озвучиваю ее же слова.

Даже если мне придется дать разорвать себя на части, я все равно не расскажу о Денисе.

— Мне не нравится, что с тобой происходит в последнее время, - бросает мать, когда становится ясно, что больше она ничего от меня не услышит. Что разговор исчерпал себя и все мои секреты я не выдам и под пытками. — Я понимаю, что ты взрослеешь, что у тебя появилась личная жизнь - и ты считаешь стыдным бегать к матери за советами. Но подумай, пожалуйста, о том, что от твоего поведения зависит судьба всех нас.

Мне хочется выкрикнуть, что мне всего двадцать, что я слишком молодая, чтобы взваливать на мою голову такую ответственность, и что она не имеет права делать меня виноватой за ошибки, которых я еще не совершила. Но я молчу. Потому что я совершила ошибку, которая может стоить моему отцу очень многого. Но мне все равно, и даже если бы судьба дала мне второй шанс, я бы не переиграла ни минуты.

Мне нравится, как даже сейчас, несмотря на все нервное напряжение от воспоминания о прошедшей ночи, дрожат пальцы, как колени, словно намагниченные, притягиваются друг к другу. А в груди сладко ноет.

- Саша кажется, действительно всерьез увлечен тобой, - бросает мать уже у двери, прежде чем выйти. — Он очень волновался, когда стало понятно, что ты не пишешь доклад у подруги. Собирался поднимать на уши своих знакомых из полиции. Еле его отговорила. Он, как и ты, тоже не очень понимает, что значит фамилия «Ларин», и что всем будет лучше, если она никогда не будет упоминаться в скандальных газетных заголовках. Подумай об этом, Софья.

Мама выходит из комнаты и нарочно прикрывает дверь тихо-тихо, как будто ей стоит больших усилий не хлопнуть ею в сердцах.

Я знаю, что нужно включить телефон, что Денис, наверное, с ума сходит, потому что я сбежала, ничего не сказав, и теперь не отвечаю на звонки. Но мне очень страшно. Я, как маленькая девочка, прячу голову под подушку, когда на стенах в темной комнате появляются черные силуэты от деревьев, почему-то очень похожие на монстров из страшных сказок.

Мне страшно, что наш разговор будет... шаблонным и типичным. Мы скажем друг другу какие-то обычные фразы, вспомним, что вечер и ночь были чудесными, а потом все сойдет на нет. Я боюсь, что он ни слова не скажет об обещанном разводе, а мне не хватит смелости спросить, были ли эти слова его настоящим желанием или просто ватой мне в уши.