— Это не для тебя. Для твоей дочери. Она любит тебя, и ты единственный родной у неё человек. Она хорошая девочка. Не хочется, чтобы… — на секунду я сбиваюсь, чувствуя, как в горле собирается ком от совершенно неуместно нахлынувшей жалости к самой себе. Делаю глубокий вздох, чтобы собраться, и заставляю себя закончить фразу. — Если с тобой что-то случится, ей придётся несладко.

— Это Милкины книжки так сознание тебе перекроили?

— У тебя в доме крыса, — смотрю на него с ненавистью, игнорируя этот совершенно неуместный сарказм. — Захаров откуда-то знает, что я дважды была в твоем кабинете, что сейф у тебя находится там. И еще он сказал, что камер и охраны внутри дома нет, а в кабинете датчик движения, связанный только с твоим смартфоном.

— Еще что-нибудь говорил? — сосредоточенно интересуется Баженов, наконец, стерев со своего лица пренебрежение.

— Да вроде больше ничего важного… Да, еще упоминал, что персоналу вход в твой кабинет запрещен.

— Что ж, это интересно, — задумчиво отзывается Баженов. — А я все думал, как этот черт с удавкой тогда так быстро сориентировался…

— Похоже, ему оперативно сообщили, что ты отправил меня домой, — отрешенно произношу я, только в этот момент полностью убеждаясь в несостоятельности версии Захарова.

На какое-то время между нами повисает молчаливая пауза, он думает. Мне не хочется его прерывать, но вопрос срывается с губ сам собой:

— Как Николай?

Баженов переводит на меня взгляд, все еще находясь где-то глубоко в своих мыслях.

— Ему лучше, — ставит руку локтем на свое колено, уперев средний и указательный палец себе в висок, и фокусирует взгляд на моих глазах. — Что ты ему ответила? Отказалась?

— Нет, — качаю головой, понимая, что речь уже снова идет о Захарове. — Сказала, что попробую это сделать.

— Хорошо, — удовлетворенно кивает он, и добавляет в повелительном наклонении. — Узнаешь у него, кто крыса.

Я округляю глаза и нервно усмехаюсь:

— Каким это образом? Позвоню и спрошу, Роман Евгеньич, а подскажите, пожалуйста, кто ваша крыса? А то тут Константин Владимирович, знаете ли, интересуется!

— Позвонишь и скажешь, что нашла нужные документы, спросишь, как их ему передать, — невозмутимо отвечает он.

Я отчаянно верчу головой, ощущая, как внутри все скручивается в тугой узел от протеста.

— Нет. Извини, но я не хочу больше в этом участвовать. Разбирайтесь сами.

Я почти уверена, что он не позволит мне так легко отказаться. Что сейчас обязательно начнет давить, угрожать, запугивать. Но он молчит, и просто разглядывает меня, слегка сузив глаза.

— А чего ты хочешь? — вкрадчиво спрашивает после недолгой паузы.

— Хочу улететь отсюда. Навсегда. И забыть все, как страшный сон.

— Куда ты хочешь улететь?

— В Цюрих.

Брови Баженова удивленно приподнимаются.

— Что, там действительно кто-то ждет?

— Какая тебе разница? — отвечаю резко, и тут же прикусываю губу, вспоминая его «просьбу» не дерзить.

Но на удивление, он реагирует на мой выпад довольно миролюбиво.

— Давай договоримся так, Алена, — устало произносит. — Ты помогаешь мне разобраться с Захаровым, а я отправляю тебя в твой Цюрих, и забочусь о том, чтобы долетела ты без происшествий. И даже денег дам на первое время. Договорились?

— Откуда мне знать, что ты не обманешь?

— Ниоткуда. Просто поверить на слово.

— Просто поверить? Тебе?! — возмущенно усмехаюсь я.

— Да.

Баженов поднимается с кровати, и на мгновение я испытываю самое настоящее облегчение, решив, что он собирается уходить, но как же преждевременно. Он никуда не уходит. Вместо этого, наоборот, неожиданно приближается к изголовью кровати, где сижу я, испуганно прикрываясь подушкой, заставляя вмиг отскочить от него в противоположную сторону, опрометчиво выпустив из рук свою защитницу.

— Да что же ты так шугаешься? — недовольно поморщившись, произносит он, наклоняясь и ловко цепляя меня за локоть, чтобы в следующее мгновение протащить по кровати к себе. — Как будто я сожру тебя…

От шока и растерянности я даже не могу воспротивиться, когда он укладывает меня на спину, а сам опускается сверху, продавливая коленями кровать по обе стороны от моих бедер. Наклоняется низко к моему лицу, повелительным жестом кладет ладонь на подбородок, с нажимом ведет по губам большим пальцем. У меня все замирает внутри, кажется, даже сердце перестает биться. И дыхание перехватывает так, что невозможно сделать вздох.

— Рассказывай давай, за что меня ненавидишь? Я уже всю голову себе сломал… — вкрадчиво произносит, обдавая запахом алкоголя, который против всякой логики кажется мне дико приятным, и я с жадностью втягиваю его носом.

Да, ненавижу… И реакцию своего тела на его близость ненавижу еще сильнее!

Начинаю трепыхаться изо всех сил в попытке выбраться из-под него, но хватка на моем лице твердеет и становится железной, давая понять, что никто не собирается меня выпускать.

— Отпусти, пожалуйста, — жалобно прошу, чувствуя, как всю буквально трясет, и с мольбой заглядываю ему в глаза.

Он отрицательно качает головой и наклоняется еще ниже, чтобы через мгновение обрушиться на мои губы глубоким, жадным поцелуем.

И мне окончательно сносит крышу. Все тело реагирует иррационально остро, неудержимо открываясь ему на встречу, не оставляя мне даже малейшего шанса на сопротивление. Начинаю отвечать на поцелуй так же неистово, как он нападает, и шею тут же перехватывает стальная ладонь, заставляя подчиниться. Он отрывается на мгновение от моих губ, чтобы посмотреть в глаза потемневшим от желания взглядом, и после снова нападает, углубляя поцелуй, подсовывая руку под голову, и крепко прижимая её к своему рту. Другой рукой жадно исследует тело, которое горит, изнывает от каждого его прикосновения, грубые пальцы мнут грудь, задирают подол моего платья… И лишь когда я слышу характерный треск рвущейся ткани, внутри будто что-то щелкает. На мгновение я прихожу в себя, упираюсь обеими ладонями в его каменную грудь, и изо всех сил пытаюсь оттолкнуть.

— Пожалуйста… Пожалуйста, не надо! — лепечу сквозь потяжелевшее дыхание, едва мне удается прервать наш сумасшедший поцелуй. — Я все сделаю, как ты сказал, я узнаю у Захарова кто крыса!

— Умница, — тихо произносит он, ласково поглаживая мое бедро под юбкой.

— Отпусти… — устало выдыхаю, предпринимая очередную попытку оттолкнуть его от себя.

— Нет, — он ловит мой взгляд, продолжая гладить бедро настойчивее, отчего мои ноги тут же покрываются неисчислимым количеством мурашек, а низ живота заполняется горячей тяжестью, и я готова стонать от досады, потому терпеть эту пытку с каждой секундой становится все невыносимее.