Здесь есть живые и мертвые. Названия, исчезнувшие еще в прошлом веке, газеты, ставшие редкостью (день окончания войны или известие о смерти Иосифа Сталина), издания, специально сделанные в качестве редкости. Вроде «Свечи сапера» (La bougie du Sapeur) – газеты, выходившей только 29 февраля, то есть с периодичностью раз в четыре года.

Кстати, что такое Galcante? Это сконструированное название из Galerie и Brocante. То есть галерея и лавка старьевщика. Вообще-то – памятник грандиозной неудаче. Galcante открыл в 1975-м историк и журналист Кристиан Белли. Он тридцать лет собирал макулатуру: газеты и журналы, но не менял их, как мы когда-то, на однотомники дефицитного Мориса Дрюона, а хранил у себя.

Можете представить себе, что у него была, так сказать, за атмосфера? Все новости, все звездные биографии, все мелкие буковки превращались в мелкую пыль, от которой нет спасения.

Белли мечтал создать в Париже музей прессы, да так и не сумел этого добиться. Субсидий не дали, ни одно правительство не любит журналистов. Зато появилась лавка, которая подает себя как магазинчик музея прессы, пусть никогда и не существовавшего. Белли умер в августе 2002-го, а его Galcante все работает.

И до сих пор лавка предлагает подарок на день рождения, идею которого дал когда-то Кристиан: газету, выпущенную в день вашего появления на свет. В конце концов, журналисты в тот день не знали, что произошло событие, которому суждено изменить всю вашу жизнь. Журналисты, они до сих пор не все знают, но все могут исправить задним числом.

Когда я прихожу туда, предварительно закинувшись антигистаминами, я зависаю на полдня. Потому что это путешествие во времени, разом и сентиментальное и поучительное. Оно учит спокойствию: под градом позавчерашних мрачных пророчеств вы закаляетесь для завтрашней утренней встречи с социальными сетями и сайтами новостей.

Каждый день новости все ужаснее и ужасы все новее. Но в старой подборке сатирических рисунков я нашел по этому поводу замечательную карикатуру двадцатых годов прошлого века. Вождь негритянского племени, сидя у костра, на котором поджаривается огузок очередного белого миссионера, листает «Таймс», восклицая: «Боже! Что делается в Венгрии!»

Кризисы, войны, беженцы, все то, что бросается на вас из компьютера, не давая даже почистить зубы, в те славные времена ловко упаковывалось в газету. На самом деле это была идеальная порция новостей к завтраку – шесть страниц вместо бесконечной, все время распухающей, алармистской ленты. Прочитали, свернули, забыли, отправили на полку в Galcante.

Эти газеты не предполагали никакой обратной связи, кроме «утром в газете, вечером в куплете». С читателями в переговоры особенно не вступали. И правильно.

В редакции знаменитого советского журнала по искусству, где я начал работать в 20 лет, меня первым делом посадили отвечать на письма читателей. У нас была чрезвычайно изысканная и высоколобая редакция, но и она получала читательские отклики. Я долго писал ответы, страдал, подыскивал слова и пытался быть одновременно логичным, саркастичным и вежливым.

Так я мучился, пока однажды мой бывалый коллега, легендарный редактор Лёня Невлер не положил передо мной методичку ответа. Всего две строчки: «Благодарим вас за содержательное письмо. Обязательно учтем ваше мнение при подготовке следующей публикации». И сказал: «Запомните, Лёша. Нормальный человек в редакцию писать не будет».

Теперь я понимаю, что меня, по-нынешнему говоря, просто учили ставить лайк, не вдаваясь в объяснения. Я думаю, что рано или поздно нам надоест участвовать в беседах с холодильником и мы снова полюбим газету на белой бумаге за чашкой черного кофе на веранде кафе. И едва ли появится на свете галерея старых сайтов, еще более пыльных, потому что они-то уж точно никому не будут нужны.

#карантиннаяжизнь

Год 2020-й в Париже оказался, что называется, учебным годом. Он всех научил, что правила, по которым здесь живут последние лет сто, – никакие не правила, а счастливая случайность. Эпидемия стала заменой, хорошо если не преддверием тех мировых войн, которая выпадали на жизнь предыдущих поколений и которых пока что избежали нынешние.

У Ильи Эренбурга, опытного парижанина, есть книга «Падение Парижа» – написанная с московской дистанции. Это история того, как в 1940 году любимый город оказывается во власти пришельцев. Пришельцы – немцы, гитлеровцы. На сей раз пришельцами были вирусы, которым страна опять сдалась почти без боя.

В веселый новый, 2020-й год никто не верил, что мы можем оказаться в такой ситуации. Где Париж, а где Ухань. Но по всем правилам блицкрига враг, как 80 лет назад, за три месяца дошел до Триумфальной арки.

Как всегда в момент начала больших и непонятных событий, люди колебались между унынием и весельем. Март был прекрасен, в карантин люди входили так, как уходили на войну – за скорой победой. Еще три месяца потерпеть, и все вернется назад. И точно так же пришлось ждать не один год, пока Париж хоть отчасти не вернулся к мирному времени.

#карантиннаяжизнь #парижподмаской

«Мы находимся в состоянии войны», – объявил президент Эмманюэль Макрон и закрыл страну на карантин. Он был велеречив: «Мы сражаемся не с армиями, не против другой страны. Но неприятель уже здесь, невидимый, и он наступает».

И вправду в первые карантинные дни Париж выглядел как перед оккупацией. Война была объявлена, но она выглядела такой же «странной войной», drôle de guerre, о которой напоминали развешенные в те дни по городу афиши выставки «1940: Бегство из Парижа». Парижане вновь, как и 80 лет назад, пустились в бегство, как только узнали о приближении карантина, к тому же усугубленного слухами о комендантском часе и прочих ужасах. Накануне президентского объявления город сразу потерял почти четверть жителей, ломанувшихся к морю, в провинцию или в деревню, куда подальше.

Все, у кого за городом были дома или родственники, решили переждать карантин на свежем воздухе. Студенту парижского вуза, вместо того чтобы быть запертым на две недели в конуре общежития, лучше уехать домой. Это понятно, родителям тоже спокойнее, но беглецы понесли заразу по стране – даже в такую глушь, куда никакой коронавирус не дошел бы, устав по дороге. В провинции на «понаехавших» смотрели как на чумных, с недоверием и опаской, французы сами отчасти превратились в беженцев в собственной стране – в общем, история всех эвакуаций одинакова, когда бы и где бы они ни проходили.

Все парижские увеселения закрыты, даже в гости ходить нельзя. Отсутствие кафе, которые на улицах Париже заменяли все на свете – столовую, гостиную, туалет, – чувствуется особенно болезненно. Город облысел.

Вот на дверях закрытого ресторана висит меню недели, расписанное поварами перед оставлением корабля: «С 16 марта и до… На первое – суп из летучей мыши. На второе – соте из китайского броненосца. На десерт – сопли по-итальянски». Внизу приписка: «Грабить нас бессмысленно, все, что было, мы съели сами».