Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Немного лучше, только нога нескоро заживёт.
Старец кивнул.
— Не знаю, что за безбожники такое сделали, но даю слово, мы поставим в известность лорда Анарика.
Ну, его родственнички вряд ли чем-то помогут. Если лысый не дурак, то в Ваабис нескоро сунется.
— Спасибо вам ещё раз. Обязательно буду молиться Альтэндо за спасение.
— Лукавишь, дитя. — Сота усмехнулся в бороду и подкинул в огонь хвороста. — В тебе нет веры, но это не страшно.
Марк доел крошки и вытер руки о штаны, а старик продолжил:
— Ведь каждый после смерти переродится в ману, как наш бог, и, пройдя тысячи реинкарнаций, станет частью этого мира. Веришь ты или нет, ты уже его часть.
— А в этих реинкарнациях я буду человеком?
— Не обязательно. Ты можешь быть заклинанием. Огненный шар, кристаллы, животные, растения, люди — во всём есть человек и бог.
— То есть моя душа после смерти вселится в кромуша и бегать мне кушать травку, так, что ли?
Патриархи как-то странно засмеялись.
— И да и нет.
— Всё равно, не понимаю.
— Не знаю, что ты понимаешь под словом «душа», но все мы состоим из маны и одновременно её проводники. Пока мы живы, то цельны, а после смерти становимся множеством.
Ну вот, он стал частью религиозного разговора, но разобраться в концепции было интересно.
— То есть мы распылимся на частицы? — Он подумал, что те могут не знать о молекулярном строении мира и потому уточнил: — Множество маны, сплетённое в момент жизни, распадётся на маленькие части после смерти, так?
— Именно.
— То есть моя следующая реинкарнация уже никогда не будет мной?
— Уникальность каждого человека — результат самопожертвования Альтэндо. Погоня за вечностью бессмысленна, ведь мы и так живём вечно и все едины.
— А как же страх смерти? Как вы убеждаете людей не бояться потерять личность?
— Гург, мы никого не убеждаем. — Сота встал, распрямив спину. — Разум человека слаб. Всегда в сомнениях и в грязи материального, он не замечает главного. Поэтому мы живём вдали от всех.
— И собственным примером доносите свои убеждения?
Сота улыбнулся и дал сигнал собираться в дорогу.
— Чтобы их понять, ты должен сменить веру в себя на веру в Бога. Поэтому я и сказал, что в тебе её нет, но, возможно, именно это и спасло тебя.
После этого он большим водным шаром потушил огонь. Один из патриархов взял Марка под руку и, дойдя до пони, помог взобраться. Какие-то недобуддисты, да и чёрт с ними. Марк был в целом лоялен к тем тихим чудакам, что собираются в кучки и совершают свои ритуалы, никому не мешая. Главное — чтобы это не перерастало в отрубание голов во славу дикой редьки и куриного супа. Ортодоксальные фанатики всегда бросали тень на основное учение. Страх порождает сопротивление и неприятие.
Группа двинулась дальше, а Марк вдыхал ноябрьский холодный воздух и думал о своём месте в этом мире. Листва потихоньку опадала, обнажая деревянные кости леса.
* * *
— Что ты делаешь?
— Сливаю ману.
Сидя на пони, Марк один за другим отправлял на отсыревшую землю ватерболы. Те падали на опавший калейдоскоп листьев и сухих веток, медленно стекая в природные желоба и поры. В этом мире нет проблем с водой. В любой пустыне, имея ману, ты всегда можешь насытить свой организм. Он создал следующий шар.
— Погоди.
Вода опять булькнула на обочину. Сота подошёл к другому пони и, достав что-то из поклажи, протянул руку Марку.
— Бери. Не обязательно тратить ману в пустоту.
Марк держал в руках деревянный круг.
— Я это, кажется, уже видел. У меня была такая игрушка.
— Это омн.
— Что?
— Если тебе нужно потратить ману, направь её в омн. Мы используем их для пожертвований Альтэндо.
— Поток маны можно просто выбросить из себя без заклинаний?
— Да, но это оскорбление самой её сущности. Альтэндо пожертвовал собой не для того, чтобы мы отказывались от его дара.
Сама возможность интересна. Он мысленно направил пять единиц маны в жуткое древнерусское солнце, что в детстве было его игрушкой, и, заполнив его волнистые лучи, она испарилась, еле мелькнув синим.
— Интересно. — Марк повертел деревяшку. — А эта штука накапливает в себе ману?
— Нет. Омн — это связь с богом. Коснувшись его, мана снова попадет в наш мир.
— То есть делает просто омномном?
— Что?
— Да так, — Марк протянул назад деревяшку, — мысли вслух.
— Нет, это тебе.
— Но во мне же «нет веры»?
— Это неважно. Возьми в подарок.
— Хорошо. Спасибо. — Марк положил безделушку во внутренний карман. Потом надо будет поэкспериментировать без неё.
Они шли ещё какое-то время. Может, час или два. Деревья потихоньку стали редеть. Увидев дом лесника, Марк выдохнул. Наконец-то остановка. Никогда раньше не ездил верхом и тем более на такие большие расстояния. После первого дня пути верхом он не смог стоять на ногах, когда слез. Обе тряслись с непривычки, и он тут же плюхнулся на пятую точку. В этот раз он так не опозорится.
Деревянный сарай, небольшой колодец, несколько соток огородов, напоминающая баню пристройка. Это больше похоже на дачу. Они спустились с холма и подошли к воротам.
— Чёрт, — Марк отпрянул, когда увидел, как что-то приземлилось на верхушку забора. По нему грациозно пробежался трёхцветный гурмис.
— Лало, а ну не смей! — хозяин окрикнул животное, и тот, махнув хвостом, спрыгнул во внутренний двор. — Прошу, Сота, проходите и вы все тоже будьте гостями. Лало никого не тронет. Он послушный.
Кот из всех почему-то обнюхал только Марка. Это длилось несколько секунд, но полутораметровый хищник навёл жути. Ещё и ударил его хвостом по голове, когда разворачивался. Видимо, чтоб знал, кто тут хозяин.
— Бедный ребёнок. Сота, ну зачем же так колотить всех неверующих?
— Ты ни капли не изменился. Несмешно. Мальчика похитили, но он сбежал и бродил всю ночь по лесу. Вытащили его из реки.
— Ого. Да ты крепкий орешек. Меня зовут Вайз. — Хоть он и пытался шутить, но вид у него был потрёпанный. Особенно выдавали большие круги под глазами.
— Гург.
Они прошли в переднюю и сняли верхнюю одежду. Марк опирался на новую палку, чтобы никого не обременять.
— А ты её слышал?
— Вайз, — тон Соты намекал не трогать эту тему.
— Кого? — спросил Марк.
Лесник неопределённо махнул рукой.
— Неважно, идём сюда. Как раз ужинать собирались. Клэр, к нам гости!
— Вы про девочку?
— Значит, слышал.
Они вошли в зал, где в кресле сидела женщина в длинном платье. Как только мужчины вошли, она встала в приветствии.
— Клэр. — Это прозвучало