Тогда я только удивился и больше ничего. Ужас пришел потом, когда выглянув в окно, я увидел перед домом карабинеров и толпу народа. Нехорошие предчувствия стали овладевать мной. Я быстро оделся и вышел. Оказалось, что ночью, грабители проникли в квартиру одинокого старика, который жил в крайнем подъезде. Очевидно, старик проснулся и спугнул их, потому что они ничего не успели взять, но старика убили. Это была версия полиции и соседей, но мне сразу все стало понятно. Так вот куда он уходил ночью, и вот почему он опять сияет красками. Он снова напился крови, чертов вампир. Понемногу до меня стал доходить весь ужас моего положения. Я связан неразрывными узами с жестоким убийцей. Одно дело, когда он убивал тех, кто хотел уничтожить его, и совсем другое теперь, когда он убивает совершенно невинных людей. А я вынужден покрывать его и держать его у себя дома. Потому что, если я сейчас решу уничтожить его, то, скорее всего даже не смогу вернуться в квартиру, а споткнусь на ровном месте, и, конечно, разобью себе голову. Это ведь его излюбленный прием. Очевидно, чтобы питаться человеческой кровью, ему нужна разбитая голова. А может, он питается мозгом? Брр. Я вдруг почувствовал, что у меня очень хрупкая голова, и она вот-вот может лопнуть.

Ну, вот, это он мне посылает предупреждение, с горечью подумал я. Да только ему нечего волноваться, я совсем не такой герой, и не собираюсь жертвовать своей жизнью. В конце концов, я ни в чем не виноват. Когда я его вытащил из моря и потом не хотел бросать обратно, я же не знал, что он будет убивать. Но поговорить мне с ним все-таки надо.

Я быстро вернулся домой и, решительно подойдя к Портрету, отдернул шторки.

— Так вот, слушай внимательно, что я тебе сейчас скажу, и постарайся принять это к сведению, — громко сказал я ему. — Очевидно, тебе необходимо убивать, для того чтобы восстанавливать свои краски. Возможно, если ты не будешь этого делать, они выцветут, и ты совсем исчезнешь. Конечно, это не оправдывает тебя полностью, но, по крайней мере, объясняет, для чего ты это делаешь. Вообще-то я надеюсь, что это именно так, потому что такое объяснение все-таки лучше, чем думать, что ты просто маньяк и серийный убийца. Но разве ты не понимаешь, что совершая убийства в нашем доме, ты подвергаешь меня смертельной опасности. Еще одна смерть здесь, и кому-нибудь придет в голову сопоставить даты убийств и дату моего переезда в этот дом. И они поймут, что все началось именно после того, как я здесь поселился. И тогда мне несдобровать, и тебе тоже. Потому что полиция обязательно наведет справки в нашей деревне и узнает о несчастных случаях там тоже. И тогда они примутся за меня и вытащат на свет божий наши с тобой секреты. Так вот, если тебе уж так необходимо убивать, делай, что хочешь, но подальше отсюда, лучше вообще в каком-нибудь другом районе. И, кстати, тогда, когда у меня будет твердое алиби. Я уверен, что ты знаешь, что это такое. А я больше ни о чем не хочу знать и даже слышать.

Этот дьявол был умен и быстро учился. С тех пор поблизости от нашего дома не происходило никаких убийств. И даже более того. В те утра, когда я видел, что его краски сияют ярче, чем в предыдущие дни, в газетах я читал не об убийствах, а только о несчастных случаях. Но я точно знал, что это его рук дело, потому что в полицейских отчетах обязательно фигурировала разбитая голова.

Со своей женой я познакомился, когда был на последнем курсе университета. К тому времени я уже два года подрабатывал в конторе довольно известного адвоката дотторе Анжело Фанзонетти. Ничего особенного я там не делал, просто после занятий сидел там несколько часов и выискивал, нужные другим адвокатам, ссылки на законы и прецеденты. Она пришла туда по поводу какого-то пустякового дела, касающегося ее наследства от покойного мужа, и я сразу понял, что эта женщина истинная представительница того мира, куда я так страстно стремился попасть. Да, наблюдая за представителями разных слоев общества среди студентов нашего университета, я успел понять, что деньги это еще далеко не все, и они не всегда помогают добиться успеха. Нужны еще связи, нужны друзья в высших слоях общества, нужно хорошее происхождение. Как бы ты не был богат, вход в высшее общество тебе это не открывало. Я очень хорошо помнил того выскочку, который купив подсвечники русского царя, мечтал занять достойное место в обществе. Конечно, мой Портрет всегда мог раздобыть мне приличное состояние, но мне хотелось большего. Мне хотелось быть своим среди всех этих потомственных аристократов с великолепными родословными и блестящими связями. Своим, насколько это вообще было возможно. Мои родители к этому времени уже давно покончили со своим рыбацким прошлым. Они теперь жили на Капри в собственном доме на ренту, которую получали от денег, вложенных в государственные облигации. Тетушка Клаудиа жила вместе с ними на правах родственницы нашей семьи. Мой брат учился в колледже, сестра заканчивала школу. Конечно, для бедных рыбаков с побережья это был гигантский скачок вверх. О таком они не могли даже и мечтать в их все еще недавнем прошлом. Но каким жалким все это казалось мне по сравнению со старинными родовыми дворцами, роскошными фамильными драгоценностями и умением непринужденно себя чувствовать в любом обществе.

Я часто и подолгу думал, что могло бы помочь мне войти в желанные сферы. Возможно, мой друг Портрет и смог бы подкинуть мне какие-нибудь внезапно обнаружившиеся документы, свидетельствующие о моем благородном происхождении, но ведь эти люди прекрасно знают генеалогические древа всех древних родов и вряд ли мне удастся втиснуться в одно из них. Словом, я пришел к выводу, что лучшим решением проблемы будет жена, настоящая аристократка и светская львица. Синьора София Грациани, вдова графа и младшая дочь маркиза, как нельзя лучше подходила на эту роль. Она была всего на два годя меня старше, обладала безупречной аристократической внешностью и всеми необходимыми связями, а также твердым характером, который мог заставить умолкнуть всех сплетников, желавших посудачить о моем происхождении. Дело оставалось за малым: она должна была настолько влюбиться в меня, чтобы забыть разницу в нашем положении и происхождении и захотеть выйти за меня замуж. Ну, что ж, для этого у меня был Портрет. Конечно, можно было предоставить делу развиваться естественным путем. Парень я был красивый, это признавали даже мои недруги и завистники, а прекрасные манеры, правильная речь и хорошо сшитые костюмы уже давно стали для меня привычными. Клянусь, она обратила на меня внимание как только вошла, но я очень опасался, что при более подробном знакомстве с моей биографией, ее интерес ко мне сменится холодным презрением. Поэтому у меня состоялся короткий, но очень значительный разговор с моим тайным приятелем, который по-прежнему при мне не подавал явных признаков жизни, но при этом умел здорово менять выражение лица. В этот раз я ясно прочитал в его усмешке удовольствие от того, что ему предстояло сварганить такой явный мезальянс. Так и не дождавшись в очередной раз от него никаких движений, я сам подмигнул ему, и отправился спать, совершенно уверенный, что синьора маркиза уже у меня в руках. И надо сказать, парень как всегда не подвел. Мой хозяин, который сам был бы счастлив отнести очаровательной синьоре ее готовые документы, вдруг неожиданно подхватил жесточайший грипп, и лежа чуть ли не на смертном одре с сожалением попросил меня навестить ее и, вручив бумаги, а также подробно объяснить ей, что с ними нужно сделать. Естественно, объяснение затянулось. А дальше все пошло развиваться стремительно и бесповоротно. Уже в этот вечер мы очутились в постели. Как я уже говорил, я красивый парень, но такую страсть вряд ли бы я смог внушить ей естественным путем. Мой друг Портрет постарался на славу. А я уж постарался закрепить свой успех в постели, благо опыта и умения мне было не занимать. В общем, мы с ней стали встречаться чуть ли не каждый день. Вначале тайно, потом ей стало этого мало, и она решила так сказать вывести меня в свет. Я стал ее официальным любовником. Вначале мне пришлось встретиться с недоуменным и даже откровенно презрительным отношением ее друзей. Еще бы, при нашей разнице в положении меня считали выскочкой и альфонсом. Но я сразу же дал им почувствовать, что у меня есть и ум и характер. Я держался с ними очень сдержано и не выказывал ни враждебности, ни, упаси боже, подобострастия. На хитро задаваемые мне вопросы о моих родителях я отвечал откровенно, понимая, что им ничего не стоит раскопать правду и самим. Но так как я говорил о них спокойно и без всякого смущения, эти вопросы вскоре прекратились, а убедившись в том, что я умею хорошо держаться в обществе, они и вовсе стали считать меня своим. Почти своим.