– Простите, – Надя осторожно оборвала паутину старческой ностальгии. – А почему тогда у Платона с Игорем не сложились отношения?

– Вы же с Барабашем давно работаете, – усмехнулся Эрлих. – Неужто не догадываетесь?

– Пока нет.

– Барабаш ревновал. Ужасно. Учитывая, сколько девиц вилось вокруг него, я, признаться, удивлялся, что он вообще способен на это чувство.

– Ревновал вас к Игорю? – Надя растерянно моргнула.

– Платон пришел ко мне на год раньше, чем Игорь. Я ставил его на все концерты, отсылал на конкурсы. Он хорошо играл, хоть и вел себя по-свински. А потом появился Игорек… – Эрлих развел руками, расписываясь в собственной пристрастности.

– И стал вашим любимчиком? – предположила Надя.

– Именно так мне Платон и сказал. Нет, я бы, конечно, так это не назвал, но, согласитесь, приятнее вкладываться в человека, когда видишь отдачу. Барабаш всегда был сам по себе. Иногда мне кажется, что учись он все эти годы без моего участия, результат был бы тем же. Я пытался ставить их дуэтом, и выходило, прямо скажем, неплохо. Подобрал им отличную программу, но…

– Снова Платон?

– Он безбожно тянул одеяло на себя, и я оставил эту затею. А вот Игорь был благодатной почвой. Ловил каждое мое слово, старательно исполнял каждый штрих… – Эрлих потер узловатые пальцы. – Я давно перестал играть сам, артрит замучил. А с Игорьком… Не знаю даже, как объяснить. Я словно играл его руками, понимаете? Он был пластичным, как глина, и мне удалось вылепить из него то, чем не стыдно гордиться. Может, это и самолюбие, но так уж вышло. Он ведь до сих пор звонит мне, заходит, советуется, как лучше то сыграть, это… Игорь – мое детище.

Не прошло и пары дней, как Надя начала работать с Заславцевым, и она поняла, что имел в виду профессор Эрлих. После Платона разница была феноменальная. Игорь смотрел на нее с благоговением пионера на торжественном поднятии флага. Попросила его прислать самые эффектные его записи, – и уже через десять минут телефон звякнул уведомлением о новом письме. И не просто письме: каждый файл Игорь снабдил подробными комментариями. Здесь у него в адажио немного просел звук, там все чисто, но сейчас бы он сыграл с другой фразировкой, это писали на концерте, и не слишком удачно потом убрали лишние шумы.

Стоило Наде вызвать Игоря на фотосесию, как он выслал ей несколько вариантов костюма, чтобы узнать ее мнение. Решила обсудить концертную программу, – и ноты градом посыпались в ее многострадальный смартфон. Он не просто слушал, что она говорит. Он слышал, и даже более того, старался предугадывать, что может понадобиться. Вишенкой на торте стал заботливо упакованный домашний обед для Нади, который Игорь принес с собой в «Кукушкино гнездо».

– Это – мне? – Надя тогда ошалело уставилась на запотевший пластиковый контейнер.

– Я подумал, вы тоже проголодаетесь, – пожал плечами Игорь. – Не мог же я есть перед вами в одиночку!

Еще чуть-чуть, и Надя бы прослезилась. Некоторые и мужа-то такого не могут дождаться всю жизнь, а ей вот клиент достался заботливее, чем мать родная. Неудивительно, что Эрлих так прикипел к своему младшему ученику, для Игоря хотелось сделать все возможное – и даже больше. Конечно, он именно Игоря отправлял на международные конкурсы! Во-первых, Платона в силу своих возможностей неистово пиарила Римма Ильинична, во-вторых, его бесконечно приходилось пинать и тащить на себе. Будто все ему обязаны только за то, что он виртуозно владеет смычком.

Да, возможно, в игре Платона был какой-то особый огонь, если не сказать божественная искра. Перед его улыбкой трудно было устоять, а лукавый взгляд цеплял за живое. Но все это меркло после работы с ним. Теперь-то, глядя на прошлое свысока, Надя понимала: все это время Платон тянул из нее жилы. Она будто бы волокла его за собой на санях, барина, по-шаляпински укутанного в меха. И волокла не по снегу, а по асфальту, причем поводьями служили ее собственные, убеленные первой сединой волосы.

Очевидно, что Игоря она заслужила за долгие мытарства с Платоном, и сейчас ничуть не жалела о своем решении. Напротив, в кои-то веки была преисполнена энтузиазмом. Игорь заразил ее своим задором, впервые за последние годы она снова горела работой, строила планы не ради отдельной квартиры или похвалы Воскобойникова, а просто ловила кайф от того, что делает.

И потому, когда Платон выскочил из весенних сиреневых сумерек, как черт из табакерки, и схватил ее за руку, чтобы обвинить в злостном предательстве, Надя вдруг вспомнила про Лизу. Окажись перед ней сейчас эта маленькая подколодная змейка с востроносой мордочкой Буратино, Надя обняла бы ее и троекратно смачно расцеловала. Ведь если бы не Лиза, она бы до сих пор изо дня в день слушала эгоцентричные баллады Барабаша.

– Ты так и не простил Игорю, что Эрлих любил его больше тебя? – прямо спросила Надя у Платона, надеясь, что этим остудит его пыл.

Какое там! Расколошмать она виолончель у него на глазах, – он и тогда психанул бы меньше.

– Это Игорь тебе наплел, да? – взорвался Платон. – Так и знал! Нажаловался, наверное, рассказал про нищее детство или как больной таскался на пары. Герой хренов! А то, что после этого у Владимира Семеновича была пневмония, он не упомянул? Мама тогда нашла ему лучшего пульмонолога, а что сделал этот кретин Игорь? Он ездил домой к Эрлиху заниматься! Домой, Надя! К больному пожилому человеку!

– Платон… – попыталась перебить Надя, но тщетно: ящик Пандоры-Барабаша был уже распахнут.

– …Как будто нельзя самому взять ноты и выучить программу! Да, именно так я и сделал, потому что мне не начхать было на Владимира Семеновича! Я вызубрил конкурсные пьесы так, что мог бы сыграть их ночью во сне на… Не знаю, на сушилке для белья! Знаешь, такой, со струнами?

– Платон!

– И что ты думаешь? Эрлих отправил в Италию его, а не меня! Хотя он играл, как робот-обезьянка. Чистенько так, просто стерильно. Аж тошнит! Этого тебе Игорь не сказал? Хотя нет, дай угадаю, – Платон поднял указательный палец. – Он, наверное, сказал, что я тогда вообще не занимался, не отмечался у Эрлиха и пинал балду, а к конкурсной программе не притрагивался, так?

– Платон, послушай…

– Игорь всегда был мастером совать язык в чужие уши… – Платон вдруг замер, будто увидел живого Мусоргского. – Погоди-ка… – озадаченно протянул он, вглядываясь в Надино лицо. – Или он тебе не только в уши язык совал?… Вот же!..

Но договорить ему Надя не дала. Терпение ее лопнуло, и лопнуло предельно громко.

– ПЛАТО-О-ОН! – истошно заорала она, и дворовая кошка, превратившись в ерш трубочиста, метнулась под ближайшую машину. – Прекрати!

– Что? – на сей раз растерялся Барабаш.

– Игорь ничего мне не говорил! – Надя толкнула его в грудь. – И чтоб ты знал, совать язык, куда ни попадя, – это по твоей части!

– Так ты просто разозлилась из-за одного поцелуя? Вся наша многолетняя дружба насмарку? – отпрянул Платон. – Слушай, я не спорю, это было неожиданно. Но если ты боишься, что секс испортил бы наши отношения…